К. Штауффенберг решил действовать так, как ему подсказывал собственный внутренний голос. Он получил доступ на оперативные совещания у Гитлера, будучи назначен (1 июля) начальником штаба армии резерва и первым помощником командующего этой армией генерала Фромма. 11 июля 1944 года Штауффенберг вылетел в Берхтесгаден (резиденция фюрера на юге Баварии), имея при себе взрывное устройство, но покушения не произвел, поскольку на совещании у Гитлера отсутствовал Гиммлер. Ближайшую следующую дату покушения он установил на 15 июля, о чем известил участников заговора за день. Ольбрихт привел в готовность резервные войска. Взрыва снова не последовало: в ставке не оказалось Геринга и Гиммлера, а Роммель и Клюге требовали обязательно убрать обоих во избежание осложнений с ВВС и войсками СС. Тревогу по армии резерва выдали за «учебную». Покушение состоится при ближайшей возможности, независимо от состава находившихся при Гитлере лиц, – таким было личное решение Штауффенберга.

Акция против Гитлера должна быть предпринята до конца июля – из этого исходил Даллес. Он ждал взрыва в Растенбурге («Волчье логово») или Берхтесгадене. В 16 часов 20 июля Даллес находился в своем бюро в обществе сотрудницы британской военной миссии в Берне Э. Визкеманн. Она вспоминает: «Позвонил телефон. Он (Даллес) отвечал коротко, так, как воспринимают новости, которых ждут. Положив трубку, сказал мне: „Совершено покушение на жизнь Гитлера в его штаб-квартире“. Я не была ошарашена, скорее озадачена: никто из нас не знал, удалось ли покушение»[817].

Неудача, свидетельствует В. Хегнер, тягостно подействовала на А. Даллеса. «Никогда я не видел их (Даллеса и Гэверница) такими полностью подавленными, – писал В. Хегнер. – Они всегда надеялись, что посредством внезапного свержения Гитлера война окончится, прежде чем советские русские войдут в Берлин. Быстрое мирное соглашение с демократическим германским режимом предотвратило бы это. Но теперь все было потеряно: затягивание войны откроет русским проход на Эльбу, к сердцу Европы. Американская политика потерпела ужасное поражение»[818].

Еще 15 июля 1944 года Роммель послал Гитлеру записку (попала по назначению 22 или 23 июля вместе с письмом Клюге от 21 июля), в которой напирал на необходимость «незамедлительно делать политические выводы из этого (безнадежного военного) положения». Перед отсылкой он изъял слово «политические», чтобы не провоцировать «бесполезные взрывы ярости». В это же время Герделер пытался побудить Клюге и Роммеля, не ожидая покушения на Гитлера, капитулировать на Западе и немедленно перебросить все войска на Восток, вынудив Гитлера «включиться в спасательную операцию или уйти в отставку»[819].

Это интересно, пожалуй, для понимания того, насколько «идеологи» оппозиции завязли на «западном решении». Нечто подобное могло произойти даже при неудавшемся покушении на Гитлера 20 июля, не будь Роммель 17 июля тяжело ранен. «Сильный человек», которому предстояло развернуть Западный фронт на 180 градусов, оказался потерянным для заговора. Карточный домик и вовсе рассыпался после того, как струсил и пустился в бега Клюге.

Когда шок от взрыва в «Волчьем логове» угас, «друг другу противостояли, – отмечает П. Хоффман, – не военные, не вермахт против остатков режима, лишенного своего предводителя, а группа заговорщиков в руководстве армии резерва против всех остальных вооруженных сил и против полностью дееспособного руководства Третьего рейха»[820]. В несчетный раз немецкие генералы взяли сторону сильного. У верхушечного заговора не оказалось поддержки и последователей в самой армии и народе[821].

В «Секретной переписке…» президента США и премьера Англии отсутствует тема покушения на Гитлера. В воспоминаниях Черчилля ему посвящена пара фраз, одну из которых нелишне воспроизвести: «Во время затишья на фронте в Нормандии 20 июля было предпринято новое безуспешное покушение на жизнь Гитлера»[822]. Как если бы Лондон и Вашингтон узнали о случившемся после всех, а «затишье» и покушение лишь совместились во времени! Рузвельт не оставил практически никаких сведений о своем взгляде на события, которые, пойди все как задумано и сплетено, могли крупно изменить финал войны в Европе.

21 июля в рейхе развернулась лихорадочная чистка армии и госаппарата от замешанных и подозреваемых в заговоре лиц. А 22 июля, не раньше, не позже, главнокомандующий американо-английскими экспедиционными войсками созвал совещание для обсуждения «сложившейся обстановки, которая диктовала, чтобы Монтгомери двинулся вперед всеми силами, проявляя настойчивость». Наряду с чисто военными соображениями, записал очевидец, «этого требовала и политическая ситуация»[823].

25 июля англичане предприняли неудавшуюся попытку продвинуться на Фалез, а американцы 30 июля добились крупного успеха в районе Авранш. Контрудар Клюге, осуществлявшийся 7–8 августа по приказу ставки с задачей отбросить союзников на исходные рубежи, успеха не имел. Как заявил Варлимонту Гитлер, «наступление провалилось потому, что фельдмаршал Клюге хотел его провала».

Д. Ирвинг пишет, что Клюге «прямо-таки потворствовал операциям Паттона по окружению группировки Эрлебаха»[824]. Фельдмаршал, возможно, собирался в мешке под Фалезом войти в прямую связь с западными союзниками, но, когда это сорвалось и Гитлер заподозрил предательство, Клюге принял яд (19 августа)[825].

Разведки раскрывают свои архивы скупо и избирательно. Остаются засекреченными целые разделы планов «Следжхэммер» и «Рэнкин», поскольку это касается специальных операций. Как зеница ока хранятся имена агентов-нелегалов и связников, если они сами не отказались от инкогнито или случайно не попали в свет прожекторов. Но факты говорят сами за себя. Как до, так и после взрыва в «Волчьем логове» немецкий генералитет вел войну на Западе спустя рукава. Даже в декабре 1944 года, когда стартовала Арденнская операция, «Восточный фронт оставался единственным театром военных действия для ОКХ (Верховного командования сухопутных сил)»[826]. В войне против Советского Союза нацистская военная машина крутилась, поскольку это зависело от немцев, без заминок.