Дважды Мара покидала свое место, чтобы поговорить с властителем Хоппарой, демонстрируя незыблемую готовность голосовать за юношу.

Близился вечер. И вдруг, словно повинуясь некоему невидимому сигналу, Мара кивнула. В следующий момент они оба — Мара и молодой Ксакатекас — поднялись с кресел, проследовали каждый своим путем и одновременно остановились перед Аксантукаром. Послышался приглушенный шум голосов, и внезапно еще десятка два правителей, последовав их примеру, подошли к ставленнику клана Омекан.

Тогда Мара вернулась к своему креслу и, усевшись, бросила:

— Вот так-то.

Кевин видел, что ее глаза устремлены на Тасайо. Властитель Минванаби ответил ей взглядом, исполненным такой лютой злобы, что у Кевина мороз пробежал по спине. Сразу же острой болью напомнили о себе все раны и ушибы, полученные ночью; даже прикосновение одежды казалось мучительным.

Пока Кевин гадал, сколь долго еще сможет продолжаться Совет, не принимая никаких решений, настроение в Палате резко изменилось: выжидательную тишину сменило напряженное предвкушение.

Тасайо встал. В огромном зале все замолкли и застыли в неподвижности. Голосом, казавшимся слишком громким в наступившей тишине, властитель Минванаби возвестил:

— Надлежит послать Свету Небес сообщение, что один из нас готов облачиться в белое с золотом, что он будет первым среди нас и порукой сохранения Империи. Пусть все услышат его имя — Аксантукар из Оаксатукана.

Поднявшийся шум заполнил все пространство Палаты до самой высокой арки купола, хотя, как подметил Кевин, больше половины властителей встретили это сообщение без всякого воодушевления.

— Почему Минванаби сдался? — спросил он у Аракаси.

Мара ответила самолично:

— Он потерпел поражение. Традиция требует, чтобы сообщение Свету Небес исходило от того властителя, который по числу сторонников окажется ближе всех к победителю.

— Сомнительная привилегия, — улыбнулся Кевин.

Властительница Акомы медленно наклонила голову.

— Воистину сомнительная. — Словно почувствовав, что напряжение, порожденное ожиданием и неизвестностью, отнимает у ее возлюбленного последние силы, она подбодрила его:

— Наберись терпения. По традиции мы должны дождаться, пока Свет Небес известит Совет, что утверждает это назначение.

Кевин крепился как мог. Да, сегодня утром властителей призвали на Совет, и избрание нового Стратега состоялось. Но действительно ли Ичиндар такой раб традиций, каким его считала Мара? В этом Кевин не был убежден; однако он предпочел промолчать.

Не прошло и получаса, как явился вестник в белой с золотом ливрее, сопровождаемый отрядом Имперских Белых, которые несли мантию из снежно-белых перьев с золотой каймой по краям. Они поклонились креслу семьи Омекан и подали мантию Аксантукару.

Пока мантию возлагали на плечи новому Имперскому Стратегу, Кевин внимательно наблюдал за победителем. При том что Альмеко, его дядя, был широкогрудым мужчиной с бычьей шеей, Аксантукар выглядел как стройный худощавый поэт или учитель с тонкой фигурой и аскетическим лицом. Но торжество, горевшее в его глазах, выдавало неутолимую жажду власти, равнявшую его с Тасайо.

— Он, кажется, весьма доволен, — едва слышно заметил Кевин.

— Еще бы, — согласился Аракаси. — Должно быть, он потратил изрядную долю своего наследства, чтобы прикончить полдюжины властителей.

— По-твоему, воины в черном были от него?

— Почти вне сомнения.

В разговор вмешалась Мара:

— Но зачем ему было посылать солдат против кос? Мы-то поддержали бы любого соперника Тасайо.

— Чтобы предотвратить заключение непредвиденных союзов. И еще чтобы потом возложить вину за общую резню на Минванаби. — Вопреки обыкновению Аракаси позволил себе толику откровенности: возможно, причиной было удовлетворение от поражения врага. — Он победитель, а Минванаби — нет. Братство Камои почти наверняка работало на Минванаби. Разумно будет предположить, что другие солдаты были посланы кем-то из клана Омекан.

В Совете вновь воцарился порядок. Были произнесены все подобающие случаю речи, не ознаменовавшиеся никакими значительными событиями. Когда речи подошли к концу, Мара приказала Кевину сходить за Люджаном и воинами:

— Сегодня же возвращаемся в городской дом. Мидкемиец поклонился ей, как мог бы поклониться настоящий раб, и медленно вышел из огромной Палаты, в которой еще оставались нарядные, загадочные правящие властители. В который раз уже он подумал, что цурани — самая странная раса с самыми странными обычаями из всех, с какими может встретиться человек на своем веку.

* * *

В Кентосани вернулось спокойствие. Какое-то время Мара и ее домочадцы отдыхали, залечивая раны и приспосабливаясь к переменам в политике, связанным с восшествием Аксантукара на трон Имперского Стратега. В городском доме то и дело устраивались праздничные вечера для развлечения нескольких влиятельных высокородных, чьи интересы теперь совпадали с интересами властительницы Акомы. Кевин казался более хмурым, чем обычно, но Маре, еще не оправившейся после всего пережитого и поглощенной своими светскими обязанностями, редко выпадала возможность перебороть его мрачное настроение.

На третье утро после избрания Стратега, когда Мара просматривала послания от властителей, пока еще остающихся в городе, ее отыскал Аракаси. Одетый в чистую ливрею и довольный уже тем, что может не таясь расхаживать с забинтованной рукой, подвешенной на перевязи, он низко поклонился хозяйке:

— Госпожа, свита Минванаби грузится на барки. Тасайо отбывает к себе в поместье.

Мара встала, от радости позабыв про перья и бумаги.

— Значит, и мы можем, не опасаясь, вернуться домой.

Аракаси снова поклонился, на этот раз еще ниже:

— Госпожа, я хочу попросить у тебя прощения. Столь быстрое укрепление могущества властителя Аксантукара застало меня врасплох, и я не сумел предугадать, что он станет преемником своего дяди.

— Ты судишь себя слишком строго, — возразила она. По ее лицу пробежала тень; она беспокойно прошлась по комнате и остановилась у окна. Улица была усеяна облетевшими лепестками отцветающих деревьев. Слуги толкали тележки с овощами; гонцы быстро пробегали мимо. День казался ярким и обыденным, как пробуждение после страшного сна. — Кто из нас мог ожидать такого шквала убийств, который разразился в ту ночь? — Мара помолчала. — Твоя работа спасла жизнь властителям… в том числе и мне. Рискну сказать, что никто не сделал больше, а результат — огромный престиж Акомы.

Аракаси склонил голову:

— Моя госпожа великодушна.

— Я просто благодарна, — уточнила Мара. — А теперь мы будем собираться в дорогу.

Вскоре после полудня гарнизон Акомы, блистая образцовой выправкой, выступил в путь из городского дома. В середине процессии, надежно охраняемые, передвигались носилки Мары, дорожные сундуки и повозка с ранеными. У причалов уже ожидали барки, готовые принять госпожу со свитой для путешествия вниз по реке. Пристроившись на подушках под балдахином, Мара наблюдала за будничной суетой на пристани. Кевину, неотлучно находившемуся при ней, она сказала: