Благодаря спутанной бороде и въевшейся грязи Гали сумел проскользнуть мимо стражников в воротах Бисбаль. Они двигались в Тенес по безлюдным тропам, прячась от каждого встречного путника. Однажды ночью они напоролись на разведчиков Дрого. Бальдия своим телом расплатилась за две их жизни, а Гали передал весточку Дрого.

Наконец они добрели до замка Тенес, стоявшего на высокой скале. Замок был в полуразрушенном состоянии, зубцы на стенах обвалились, по главной башне шли трещины, и в них уже проросли смоковницы. Тьма властвовала над крепостью и над душой ее хозяина. Путники убедились, что в тавернах не врали: Дрого собирал людей. Сотни солдат теснились без дела во внутреннем дворе, пьянствуя или бряцая мечами от скуки. Вонь стояла нестерпимая.

Здесь собрались наемники, нанятые за Пиренеями, люди грубые и жестокие. Они встретили Гали тычками, надеясь на потасовку, а на незадачливую Бальдию набросились, как волки, и сразу потащили в угол, под стену. Даже просочившись в главную башню, Гали слышал, как проститутка воет от боли, а мужчины хохочут. Они не собирались ей ничего платить, и Гали понял, что никогда больше не увидит эту женщину, но ему было на нее наплевать.

Беглец глубоко вздохнул, набираясь смелости: здесь когда-то был отчий дом Изембарда, а теперь он пришел сюда, чтобы нанести своему обидчику самую глубокую рану, а потом исчезнуть без следа.

Стоявший при входе солдат пинками загнал Гали в темноту, какой-то монах со злодейской рожей указал на деревянную лестницу. Разъеденные жучками скрипучие ступени грозили провалиться в любой момент. Гали был очень напуган; даже люди Дрого де Борра боялись своего господина после того, что сделала с ним в Аттиньи Ротель из Тенеса.

Когда Гали поднялся в полутемный главный зал, он понял, что и об этом месте слухи не врали. В тавернах Регомира этот зал именовали Спинка Трона. Свой деревянный трон Дрого развернул к дальней стене, а окна прикрыл толстыми коврами. Почерневшие от копоти стены придавали главному залу Тенеса еще более мрачный вид. Трон заскрипел. Дрого де Борр находился здесь, скрытый за высокой спинкой. После нападения бестиария лицо его видели лишь немногие. Дрого в ту ночь едва не умер и теперь почти не покидал тронный зал, только время от времени принимал участие в грабительских вылазках.

– Подойди, – произнес хриплый голос, и эхо раскатилось по темному замку.

Гали боязливо повиновался.

– У меня в этом старом замке и без тебя много зверья. Зачем мне еще один прихвостень?

– Я много лет доносил обо всем, что рассказывают в таверне, и…

– С тех пор прошло столько времени, – оборвал незримый хозяин. – Ты находишься здесь потому, что намекнул моим стражникам о чем-то, что может оказаться для меня полезным. Если у тебя ничего нет, я разрешу моим людям содрать с тебя шкуру – пусть повеселятся.

Гали задрожал. Дрого ведь не шутит. Нашарив под одеждой пергамент, Гали вытянул руку вперед. Дрого поднялся с трона и на мгновение застыл к нему спиной. А потом медленно развернулся в полутьме, и тогда Гали не выдержал и закричал.

Правая часть обожженного лица превратилась в бесформенную массу, уха не было вовсе. Дрого лишился и части щеки, наружу выглядывала челюсть с желтыми зубами, сверкающая вечной отвратительной улыбкой.

Хозяин замка выхватил пергамент. Он научился читать еще в юности, когда отец запер своего бастарда в монастыре, чтобы навсегда позабыть. Глаза Дрого засверкали.

– Какой же ты мерзкий и трусливый, Гали! Ты собираешься так поступить с собственной женой?

– Я просто пытаюсь выжить, – просипел он, стараясь справиться с отвращением.

– А какое мне дело до твоей ненависти к этой женщине?

– Я узнал, что она изменяет мне с Изембардом из Тенеса, даже один из сыновей может быть от него. Они познакомились много лет назад. Это ради Изембарда Элизия рискнула провозить в город оружие, а я-то думал, она подчиняется Годе из Барселоны. – Увидев отблеск интереса на уродливом лице, Гали заговорил увереннее. – Возможно, они любят друг друга. Если вы хотите ослабить капитана, вам удобно действовать через нее.

Дрого скривился. Его шпионы ничего не знали об этой запретной связи. А ведь это совершенно меняет дело. Дрого отошел в угол. Там лежал череп со следами запекшейся крови, который он когда-то вынес из далеких африканских лесов. И свинцовая фигурка, обвитая волосами капитана Изембарда, которые добыл его лазутчик. Фигурку пронзали несколько ржавых гвоздей, она была частично расплавлена и хранила вмятины от ударов молотком. После стольких лет ритуал проклятия будет завершен и возмездие совершится. Любовь – это слабость, опаснейшая из всех.

– Что ты хочешь взамен?

– Защиту, чтобы выбраться из этой проклятой Марки. – Почувствовав, как переменилось настроение Дрого, Гали рискнул добавить: – Сотню серебряных денариев, а шлюху можете оставить на потеху солдатам.

– Прежде ты должен удостоверить, что этот старинный документ не подделка.

Дрого трясся от возбуждения, пока монах составлял краткое свидетельство, которое муж Элизии подписал витиеватым крестиком. Гали прощался с мечтой о славе в Барселоне, он все начнет заново в другом месте, как начинал когда-то в Каркассоне.

Наконец-то открывался путь к истинной мести: к мести болью, но не смертью. Дрого страдал так тяжко, что в смерти видел облегчение, поэтому он жаждал живьем разодрать на куски Изембарда, брата той, что приговорила его к одиночеству на повернутом троне. Душа Изембарда будет изувечена так же, как его собственное лицо.

– Значит, твой урок не пошел хозяйке на пользу, – издевательски заметил он. – Как же низко ты пал!

Гали проглотил обиду. Он хотел только выбраться отсюда и никогда больше не видеть это ужасное лицо. Дрого подошел вплотную, чтобы показать, каким чудовищем он стал. И Гали содрогнулся от боли в животе. Опустив голову, он увидел кинжал Дрого. Оружие вошло в его тело по самую рукоять.

– Ты думал, я выпущу на свободу такую крысу? Этот пергамент хранился у Калорта, который давно не дает о себе знать, и теперь я понимаю почему.

Монах подхватил пергамент, чтобы он не запачкался в крови. Гали почувствовал, как металл выходит из живота, и схватился за рану обеими руками, но кровь все равно продолжала струиться. Боль сделалась нестерпимой, его несчастная жизнь выплеснулась на каменные плиты. О нем не поплачет никто.

«…и решение его было продиктовано Господом и записано в мировой порядок».

Карл просил священника перечитывать эту фразу снова и снова. То были лучшие новости, полученные им за последние несколько месяцев, и, слушая эти слова, король ощущал, как отступает прочь привычная слабость. Прочитанная формула входила в постановление собора, созванного папой в Равенне; на соборе присутствовали сто тридцать итальянских епископов, и дело закончилось единодушной поддержкой нынешнего императора. К тому же сам папа отправился ему навстречу. Съехаться было назначено в городке Верчелли у подножия Альп, в один из дней месяца сентября.