– Надо кофе сварить, принести Давиду. Дети проснутся, умыть их, одеть, приготовить завтрак… – родители всегда отпускали слуг, на выходные дни. Элиза взяла с кресла хлопковое платье. Она почти каждый день ходила на почту, ожидая весточки от Эстер. Элиза написала ей, втайне от мужа, после начала вторжения немцев в Бельгию и Голландию. Она не хотела, чтобы Давид сердился. Узнав о письме, муж бы, непременно, начал ей выговаривать. Он давно сказал, что всеми подобными вещами должны заниматься адвокаты:

– Не зря я им плачу, – сообщил жене профессор Кардозо, – это их обязанность. Незачем ни мне, ни тебе появляться рядом с ней… – он раздраженно ткнул сигаретой в пепельницу:

– Мальчиков привезут в квартиру, мы отправимся на вокзал. Нечего больше обсуждать… – Элиза, робко, предложила мужу самому забрать детей из особняка Кардозо.

Элиза, на цыпочках, прошла в ванную. Давид не любил просыпаться без чашки кофе на столике, рядом. Пахло вербеной. Мать любила этот аромат. Баронесса клала саше в постельное белье и полотенца. Элиза умывалась:

– Она не могла уехать в Америку, бросить детей, пусть и на Давида. Она где-то в Голландии, но где? Почему она не отвечает? А если… – Элиза перекрестилась. Вечером, в постели, муж довольно сказал, что виделся с военным комендантом:

– Мы спокойно можем жить в Амстердаме… – профессор Кардозо, просматривал рукопись, – у меня особый статус, привилегии. И у детей, конечно, тоже… – он отложил бумаги:

– Иди сюда, милая. Твои родители порадуются внуку… – она лежала на боку, постанывая, считая дни, в уме:

– Сейчас безопасно. Подобное разрешено. Его святейшество говорил, что такой метод приемлем… – Элиза, с началом войны, стала беспокоиться за мужа:

– Мало ли что. В Германии Маргариту посчитают еврейкой, и новое дитя тоже. Надо быть осторожными, пока все не улеглось. Если Давид получит Нобелевскую премию, можно остаться в Швеции, на всякий случай… – Виллем, еще на год, оставаслся в Риме. Отцу шел восьмой десяток, а матери, седьмой. У баронессы было слабое сердце:

– Нельзя их отрывать от внуков, от меня… – горько думала Элиза, – но нельзя и рисковать. В Германии евреев посылают в концентрационные лагеря, стерилизуют… – она хотела поговорить с мужем. Профессор Кардозо отмахнулся:

– Нужных рейху евреев никто не трогает. Они работают на благо страны, как раньше. Не забивай голову мыслями о людях, которых ты не видела, и никогда не увидишь.

– Я христианка, Давид, – тихо сказала Элиза.

– Иисус учит заботиться о людях, помогать им… – муж закатил глаза: «У тебя трое детей на руках. Мало тебе заботиться о них?»

Почистив зубы, Элиза присела на край ванны:

– А если с Эстер что-то случилось? Она не профессор, не будущий Нобелевский лауреат, она просто доктор медицины… – о том, что бывшая жена Давида получила докторат, Эстер узнала от мужа. Он, кисло, заметил:

– Наверняка, списала у кого-то тезисы, с нее станется. Она бездарь, несмотря на дипломы… – Давид отбросил медицинский журнал.

Потихоньку подобрав книжку, Элиза прочла статью доктора Горовиц о практике кесарева сечения. В примечании говорилось, что доктор Горовиц заведует отделением оперативной гинекологии, в амстердамской университетской клинике. Элиза вспоминала твердый голос, длинные, уверенные пальцы:

– Она Маргариту спасла. Я всегда должна быть ей благодарна. Что с ней, где она… – Элиза не хотела думать о плохих вещах. Она решила, в понедельник, по дороге на почту, зайти в церковь и поставить свечу Богоматери. Эстер была еврейкой, но Виллем написал, что и его святейшество, и все в Риме, молятся за евреев Европы.

Элиза поднялась:

– Мало молиться, надо что-то делать. Хорошо, что доктор Гольдберг успел уехать. Но куда? Немцы вокруг… – выскользнув из спальни, она прошла в детское крыло. Малыши занимали смежные комнаты. Элиза, сначала, хотела, устроить детей вместе. Мальчики, увидев Маргариту, сразу потянулись к сводной сестре. Элиза помнила Иосифа и Шмуэля младенцами. Они стали крепкими мальчишками, светловолосыми и голубоглазыми, не похожими на Давида. Элиза листала большой семейный альбом, в замке:

– Они дядю Хаима напоминают. Только они высокие, в Эстер, в Давида. И Аарон высокий. У них только дядя Хаим небольшого роста, и Меир… – родители рассказали Элизе новости. Отец и мать молились за кузена Аарона:

– Если и есть праведник, милая, то это он… – коротко сказал барон, – каждый христианин сейчас должен помогать евреям. Это наша обязанность.

Элиза, осторожно, приоткрыла дверь детской. Мальчишки сопели в кроватках. Муж не разрешил помещать Маргариту в одну комнату с братьями:

– Незачем пробуждать в детях определенные инстинкты, раньше времени… – Элиза закашлялась: «Близнецам четыре года, Давид, а Маргарите два. Они родственники. Мальчики любят сестру».

– Здесь не примитивное племя, – сочно сказал муж, – где все живут под одной крышей. В замке полсотни комнат. Найди себе применение, займись, сделай еще одну детскую… – Гамен лежал на полу комнаты дочери, уткнув нос в лапы. Завидев Элизу, пес помахал хвостом.

Элиза наклонилась над кроваткой. Малышка зажала в кулачке тряпичную куклу, черные кудри разметались по одеяльцу:

– Они вчера в доктора играли, – вспомнила Элиза, – мальчики врачами хотят стать. Давид хороший отец, занимается с ними, когда у него есть время… – мальчишки, открыв рот, слушали рассказы об Африке и Маньчжурии. Профессор Кардозо настаивал на строгом распорядке для детей. Давид уделял им два часа, каждый день.

– У ребенка должно быть расписание, – муж стоял над пишущей машинкой, диктуя Элизе, – подъем в одно и то же время, сон в определенные промежутки, прием пищи, занятия. Это полезно для здоровья. Перейдем к детскому меню… – велел муж, – ты обязана составлять его каждую неделю, показывать мне. Детей надо кормить по часам… – Элиза с тоской, вспоминала свое детство.

Они с Виллемом, забежав на кухню, уносили печенье от повара, или домашний леденец. Давид считал, что кухня, с плитами и духовками, опасна для детей. Муж аккуратно определял количество сахара, позволенное малышам, на неделю. Собаку из спален изгнали, но Гамен, все равно, ложился у двери комнаты Маргариты. Он не расставался с малышкой. Элиза, поднимаясь ночью, впускала пса. Давид вставал поздно, к тому времени дети давно просыпались.

Элиза, сначала, немного боялась ответственности за мальчиков. Мать сказала:

– Ты Эстер не заменишь, но и не надо. Они тебя тетей Элизой называют, пусть и дальше так делают. Они хорошие ребята, славные. Не след… – мать повела рукой, – не след их втягивать во взрослую жизнь. Пусть радуются детству… – Иосиф и Шмуэль всегда здоровались, и благодарили. Мальчики убирали игрушки, и даже накрывали на стол:

– Нас мама научила, – гордо сказал один из близнецов, – мама работает, мы должны ей помогать… – мальчишек, конечно, все путали:

– Только Эстер их различает… – Элиза спускалась по увешанной семейными портретами, каменной лестнице, среди тусклого блеска старинного оружия, – однако они всегда признаются, кто Иосиф, а кто Шмуэль… – приоткрыв дверь, она удивилась: «Мама!».