«…ведь Киевицу невозможно убить. Никто не может убить Киевицу! — повторяла она. — Чего я волнуюсь? Катю не может уничтожить какая-то глупая «неразменная» картина…»

Никогда еще Даша не взлетала по лестнице в Башню с такой быстротой.

«Киевицу невозможно убить!!!..»

В круглой комнате Башни Киевиц царила оглушающе-мертвенная тишина.

Диван, где еще недавно лежала Катя, был пуст и даже диванные подушечки не были смяты — аккуратно взбиты и разложены по краям.

Даша попыталась наскоро упокоить себя, соврать самой себе, что Катя очнулась, но не смогла позвонить им (ведь Чуб забрала ее телефон!), встала, взбила подушки, отправилась на их поиски. Нужно только немножко подождать, она найдется, не стоит паниковать раньше времени.

Но успокоиться не получилось — она лишь громко плаксиво всхлипнула и решительно набрала номер секретаря Жени.

— Вы секретарь Катерины Дображанской?..

— Простите, я не знаю этого имени, — ответил ей жизнерадостный голос Евгения. — Вы не туда попали! Вы позвонили в салон красоты «Эрато». Девушка, послушайте, может, это ваша судьба? Как хозяин заведения, готов подарить вам 20 % скидки на первый визит. Будем рады видеть вас в любой день, кроме 1-го и 9 мая!

Когда Маша выбежала из внутренних галерей, амфитеатр Зеленого театра был пуст — безлюден, как и положено заброшенным зданиям и объектам. И, оказавшись с ним тет-а-тет, Маша поежилась — он больше не казался ей мусорной свалкой безумных легенд.

Она чувствовала, как театр глядит на нее глазами-бойницами, глядит пристально, словно наводит прицел.

Театр?

Или Нечто?

Или Некто?

Но ощущение рассеялась вмиг. На лестнице послышались громкие, еще ломающиеся мальчишеские голоса.

— Идем, чего ты?..

— Не-а, мне здесь не нравится… пойдем лучше в жопу дракона.

На ступеньках показались два подростка переходного возраста — один худой и вытянутый, второй, наоборот — мелкий и округлый в чересчур теплой куртке.

Они остановились, размышляя, не пойти ли им в «жопу»?

«Жопой дракона» на жаргоне «зеленки» именовалась нижняя подпорная стена, на которой любили тренироваться многие киевские альпинисты.

Но Маша не стала ждать, чем завершится мальчишеский спор о выборе жизненного пути.

Она двинулась в совершенно ином направлении!

Асфальтированная дорога от Зеленого театра слегка приподнялась, свернула налево, и всего минут через семь Маша уже стояла возле круглого здания, известного в Киеве как Аскольдова могила.

Аскольдовой могилой называли урочище, примыкавшее к урочищу Провалье, хоть разделение и было весьма условным.

Аскольдовой могилой — привычно называли и само круглое здание церкви, ампирную беседку-ротонду, в подвалах которой еще лет сто назад стоял саркофаг с останками летописного правителя Киева Аскольда.

На месте его убийства и упокоения построили церковь святого Николая. И многие историки считали ее древнейшим николаевским храмом — самой первой в Киеве и на Руси церковью, возведенной в честь святителя Николы.

Здесь, в двух шагах от Зеленого театра, началась история Киевской Руси, здесь Вещий Олег убил Аскольда и Дира, и объявил Киев матерью всем городам — и началась эта история с закопанной тут человеческой жертвы.

Может, не так уж неправы собиратели сумасшедших легенд Зеленого театра и место это проклято с древнейших времен?

От церкви-ротонды, запечатленной Тарасом Шевченко на акварели в 1846 году, шло пять ярусов нижних террас с аккуратными дорожками. Скамеечек не было. Людей вокруг церкви в будний день не было тоже. И Маша села прямо на склон, поросший первой травой.

Взглянула на свои черные кроссовки, служившие главными, хотя и молчаливыми собеседниками в ее одиноких размышлениях.

На стволах обступивших ее деревьев висели заключенные в рамы иконы — Николай, Богородица.

Сквозь деревья просматривался Днепр. И Киевица с трудом поборола искушение поднять руку, щелкнуть пальцем и по своему повелению переместиться в Прошлое, например, в 1913 год…

Когда деревья еще не заслоняли вид на реку, изукрашенную парусниками, баржами и пароходами.

А могила первого убитого правителя Киева была тут далеко не единственной, и шесть ярусов Аскольдовой могилы считались самым престижным кладбищем города, царством белого мрамора, превращенным стараниями заботливого иеромонаха Рафаила и его преемника в дивный сад-розарий.

В рюкзаке Маши лежала свернутая в трубочку ряса монашки — почти универсальный костюм для путешествий во времени. И ничего не мешало ей отправиться на прогулку в минувшее и своими глазами увидеть беломраморных ангелов, и кресты из черного гранита, и массивные кладбищенские ворота с маковкой сверху.

Все то, что так безжалостно снесли в 30-х годах, превратив оскверненное кладбище в разбитый прямо на костях Советский парк развлечений.

Но Машу сейчас интересовал не 1913-й, а далекий 1113 год. XII век, куда не рекомендовалось ходить Киевицам.

«Чудеса творились в этом месте еще со времен Руси… например, сын князя Владимира Мономаха увидел тут чудо-чудное — прямо на древе…» — застряло занозой в голове. Заноза была непоседливой, она вертелась под кожей, ныла, порождая сомнения и вопросы. И святой Николай, и Богоматерь на стволах деревьев глядели на Машу в ожидании ответов.

«…прямо на древе появился владыка, Хозяин здешних мест».

Под ворохом бесчисленных безумных легенд «зеленки», как под ворохом гнилой позапрошлогодней листвы, пряталось нечто важное и живое.

Нечто или Некто…

Помянутое экскурсоводшей чудо-чудное произошло здесь в 1113 году— и было не новомодным городским фольклором, а старым преданием.

Маша встала, отряхнула джинсовую попу, поправила рюкзак, попрощалась взглядом с Николаевской церковью-ротондой, скользнула взглядом по объявлению у церкви: «22-го на храмовый праздник…», вышла к дороге и пошла вверх по Днепровскому — бывшему Николаевскому спуску.

Слева лежал парк Славы, могила Неизвестного Солдата с вечным огнем. И задумчивый бронзовый Леонид Быков глядел вдаль, вспоминая павших.

Во Вторую мировую войну на Аскольдовой могиле снова устроили кладбище для погибших при освобождении Киева, позже их останки перенесли в парк Славы, где киевляне отмечали 9 Мая. Вот и связь между Провальем и днем Победы?

Но какое это имеет отношение к проклятию картины? К беспробудному Катиному сну и ее собственной утраченной силе воскрешения?