По сторонам черных кубов пошли широкие трещины, из которых медленно заструились темные пары. Потом стенки задрожали и упали. Неторопливо поднялось облако чего-то, похожего на тяжелую сажу; стенки кубов разом обратились в пыль, обнажив темные, сверкающие овоиды, каждый длиной около трех метров и в обхвате — около полутора. Они устремились вверх, удаляясь от медленно осаждавшегося праха своего перерождения.

Поатас повернулся на мгновение к тилу Лоэспу.

— Видите? Видите?

— Трудно не увидеть, — язвительно сказал тил Лоэсп. Сердце его еще не успокоилось после происшествия в туннеле, но голос звучал ровно и твердо.

Поднявшись, овоиды подлетели к серому кубу, который теперь тоже затрещал и загудел. Звук был гораздо громче, нежели от серых кубов, и заполнил камеру, отдаваясь эхом от ее стен. Окты зашевелились, задвигались — похоже, они все смотрели на серый куб. Тот задрожал, поверхность его потемнела от множества трещин.

— Это и есть ваш приз, Поатас? — прокричал тил Лоэсп, перекрикивая шум.

— И их предок! — крикнул археолог, показывая тростью на октов вокруг куба.

— Здесь все в порядке, Поатас? Этот звук — так и должно быть?

— Кто может знать?! — воскликнул Поатас, тряся головой. — Не хотите же вы бежать, ваше превосходительство? — спросил он, не оборачиваясь; звук из Саркофага резко смолк, только эхо звучало еще некоторое время.

Тил Лоэсп открыл рот, желая что-то сказать, но тут начали падать боковины Саркофага — словно невидимые стены, удерживавшие темно-серую пыль, внезапно отключились, и та осыпалась, превратилась в большую сухую лужу вокруг цоколя, которая дошла до внутреннего кольца октов. Все это почти бесшумно — лишь с очень тихим звуком, который можно было принять за вздох. Последнее эхо предыдущего потрясения наконец замерло.

Из пыли возник серый овоид, около пяти метров в ширину, а в длину — около восьми. Подрагивая, он поднялся в воздух; три черных овоида поменьше как-то неуверенно подплыли к нему. Они медленно перевернулись вокруг собственной оси, встав вертикально в воздухе, потом тяжело соскользнули вниз и неслышно соединились с серым в его геометрическом центре, так, словно частично вошли внутрь.

Образовавшийся объект грузно повис в воздухе. Эхо медленно затихло, и в большой камере воцарилась полная тишина.

Потом объект прорычал что-то на языке, непонятном людям; звуки волнами откатывались от стен. Тил Лоэсп сыпал проклятиями, заткнув, как и все остальные, уши руками — сила звука была невыносима. Некоторые не выдержали и упали на колени. Только гордость помешала тилу Лоэспу сделать то же самое. Пока отзвуки грохота замирали, окты, казалось, одновременно вздрогнули и зашевелились. Камера стала полниться сухими шепчущими звуками — словно загорались маленькие прутики. Они прекратились, когда темно-серый объект, повисший в центре камеры, снова загрохотал — на этот раз по-сарлски.

— Спасибо за помощь, — прогремел он. — А сейчас у меня много дел. Прощения не будет.

Вокруг формы образовался тонкий сферический пузырь — достаточно большой, чтобы поглотить ее целиком. Пузырь потемнел, почернел, потом стал серебристым. На глазах тила Лоэспа и других людей вокруг него возник еще один — между стенками пузырей было метра два. В пространстве между сферами возникла световая вспышка, краткая, но ослепительно яркая, после чего наружная оболочка почернела. Из черной сферы донеслось нарастающее гудение, которое перешло в зубодробительный, глазовыдавливающий, костесокрушающий гул, заполнивший всю камеру. Окты попадали на спины и покатились по полу, явно раздавленные этим звуковым штормом. Люди снова заткнули уши. Почти все отвернулись, спотыкаясь, натыкаясь на соседей, пытаясь бежать от этого уничтожающего, рвущего плоть звука.

Те, кто не в силах был отвернуться (в том числе Поатас, упавший на колени и выронивший трость), остались завороженно смотреть на невыносимо гудящую черную сферу. Они стали — ненадолго — единственными свидетелями того, как крохотные отверстия разорвали ее поверхность и из них вырвались тонкие ослепительные лучи.

После этого наружная сфера исчезла.

Термоядерный шар вырвался на свободу. Могучая волна радиации широкого спектра мгновенно затопила камеру.

Взрыв света и жара сжег всех, не разбирая, кто окт, кто человек, уничтожил их вместе с внутренней облицовкой камеры и расширил ее, как сокрушительной силы граната, а все, что осталось от здания и площади наверху, обрушилось на мерцающие обломки.

Первые волны радиации (гамма-излучение, нейтроны и мощнейший электромагнитный импульс) уже давно сошли на нет, уничтожив все на своем пути.

Серебристая сфера, совершенно неповрежденная, медленно и спокойно поднялась из дымящихся обломков. Она проплыла сквозь километровую дыру в площади и свернула в сторону, сбросив с себя защитную пленку и слегка изменив форму, так что стала скорее овоидом. Ускоряясь, она понеслась прочь от бездны в сторону того, что люди называли уступом Водопада.

Они стояли на краю огромного кратера. Сквозь лицевой щиток шлема было видно ярко, как днем. Фербин на несколько мгновений отключил искусственную составляющую видимости, чтобы понять, как все выглядит на самом деле. Мрачные, холодные, серые, черные, синие и темно-бурые тона, цвета смерти и разложения. Вскоре ожидался восход гелиодинамика, но здесь, в глубине пропасти, еще долго будет царить темнота, а до таяния льда, которое восстановит Водопад, времени оставалось еще больше.

Сквозь щиток можно было наблюдать слабое инфракрасное свечение во внутренностях кратера. Из темных глубин медленно поднимался пар, а на поверхности холодный, пронзительный ветер рвал его в клочья, мигом рассеивая. Анаплиан и Хиппинс проверяли показания счетчиков и датчиков.

— Что-то вроде маленького ядерного взрыва, — сказала Джан Серий.

Теперь они общались без прикосновений, решив, что нужды в радиомолчании больше нет. Но скафандры все равно выбрали самый безопасный из режимов связи — с помощью узконаправленных лучей невидимого когерентного света.

— Взрыв небольшой, но сильное электромагнитное излучение и нейтроны, — сказал аватоид корабля. — И гамма.

— Наверное, их просто зажарило, — тихо сказала Джан Серий, становясь на колени у обрыва. Она прикоснулась к отполированному камню, ощущая через материал скафандра его зернистую гладкость.

— Неудивительно, что здесь никого нет, — заметил Хиппинс.

Пролетая над городом от окраин к центру, они видели несколько человеческих тел и множество мертвых лиджей и каудов, но ничего и никого движущегося — вся жизнь, казалось, замерзла вместе с водами Сульпитина.

«Но почему здесь больше никого нет? — транслировал Хиппинс со своего кружева на кружево Анаплиан. — Никакой помощи, никакого медицинского персонала?»

«Эти люди ничего не знают о лучевой болезни, — ответила она. — Все, кто не погиб во время взрыва, бежали оттуда, полагая, что худшее позади и теперь будет лучше, а потом умерли в муках на глазах тех, к кому пришли. Не слишком ободряющее зрелище. Возможно, послали нескольких воздушных разведчиков, но те увидели лишь мертвецов и умирающих. В основном мертвецов».