Терпение Сенбл переполнилось. Она швырнула мокрое белье назад в корыто, вытерла руки о юбку, расправила плечи, отцепила от себя близнецов, которые бросились в спальню и с криком исчезли за дверью, и изрекла:

— Ни словечка — ни одного словечка за целый год, а тут на тебе, заявляешься в дом без всяких извинений, сообщаешь, что с нами будет жить какой-то господин, да еще приводишь новый рот, когда у нас места и без тебя нет, скажу тебе прямо, да и денег ни гроша, даже будь у нас комната, которой нет...

— Успокойся, дорогая. — Холс сел в свое старое кресло у окна и посадил на колени мальчишку, который уткнулся ему в плечо. — К сегодняшнему вечеру у нас будет квартира побольше и получше, как уверяет господин Квайк. Верно, господин Квайк?

— О да, сударь, — сказал Квайк, сверкая ослепительной улыбкой. Он поставил свои коробочки на кухонный стол и вытащил из кармана официального вида бумагу. — Ваша новая аренда, мадам, — показал он ее Сенбл. — На один год.

— Уплачено авансом, — добавил Холс, кивнув.

— Чем уплачено? — громко спросила Сенбл. — Ты даже пенсию королевскую не получишь теперь, при этих... республиканцах. Я задолжала... ты задолжал арендную плату за полгода. Когда вы сюда притопали, я думала, это пришли описывать имущество за долги!

— С этого дня деньги для нас больше не будут проблемой, дорогая, ты скоро в этом убедишься. — Холс кивнул на корыто. — А для стирки и всякого такого мы заведем слуг, чтобы ты не портила свои нежные ручки. — Он оглянулся в поисках чего-то. — Ты трубки моей не видела, родная?

— Она там, где ты ее оставил! — заявила Сенбл, не зная, что ей делать — то ли обнять этого мошенника, то ли хлестануть ему по физиономии мокрым бельем. — Ну а это что такое? — спросила она, кивая на коробочки.

— Подарки детям, — сообщил Холс. — За те дни рождения, пока меня не было. А это, — сказал он и вытащил из кармана длинную коробочку, тоже перевязанную лентой, — для тебя, дорогая.

Сенбл подозрительно посмотрела на коробочку.

— Это что еще? — спросила она.

— Это подарок, моя любовь. Браслет.

Она хмыкнула и сунула коробочку в карман фартука, не открывая. На лице у Холса появилось обиженное выражение.

— А откуда возьмутся все эти деньжищи? — спросила Сенбл и кинула взгляд на Квайка, который мило улыбнулся в ответ. — Только не рассказывай мне, что ты выиграл их на спор!

— В некотором смысле, дорогая, — сказал ей Холс. — Деньги будут поступать из одного фонда, основанного на случай особых обстоятельств моими новыми друзьями. — Он беззаботно повел рукой. — Господин Квайк будет ведать финансовой стороной.

— А ты сам что собираешься делать? — спросила Сенбл. — Если ты выиграл деньги на спор, то за неделю ведь все проиграешь, как обычно. И нам снова придется прятаться от полиции и закладывать медную посуду, которая и так уже заложена, чтоб ты знал.

— Я займусь политикой, моя дорогая, — сказал Холс обыденным голосом. Он все еще держал испуганного мальчонку, поглаживал его по спине, успокаивал.

Сенбл закинула голову и засмеялась.

— Политикой? Ты?

— Ну да, политикой. Я, — широко улыбнулся Холс. Его новые зубы не давали Сенбл покоя. — Я буду человеком из народа, но не простым, а много чего повидавшим, другом таких людей, что ты и не поверишь, дорогая. У меня столько связей и наверху и внизу — слава МирБогу, — что ты и вообразить себе не можешь. А еще, кроме моего земного обаяния, врожденной хитрости и других природных способностей, у меня будет неиссякаемый источник денег, — (Квайк улыбнулся, словно подтверждая это скандальное заявление), — что, насколько я понимаю, немаловажно в политике. К тому же я буду гораздо лучше представлять вкусы и слабости моих коллег-политиков, чем они — моих. Из меня может получиться очень неплохой парламентарий, а тем более — первый министр.

— Что-что? — недоуменно произнесла Сенбл.

— А господин Квайк будет следить, чтобы я не заврался и чтобы не стал этим, как его... напомните это слово, господин Квайк.

— Демагог, сударь.

— Вот! Будет приглядывать, чтобы я не стал демагогом, — продолжал Холс. — Так, значит, я ухожу в политику, дорогая. Я понимаю, что для человека с моими прежними амбициями это довольно унизительное занятие и вовсе не то, которого я искал. Но кто-то ведь должен и этим заниматься, так почему не я? Могу по секрету сказать: я привнесу новую, свежую струю в нашу застойную политическую лужу, на благо сарлов, Сурсамена и, конечно, на благо тебе и мне, дорогая. У меня нет ни малейших сомнений, что грядущие поколения будут вспоминать меня с благодарностью. Наверное, в честь меня назовут улицы, хотя я предпочел бы пару площадей и железнодорожный терминал. Так где, ты говоришь, моя трубка?

Сенбл подошла к каминной полке, взяла трубку с подставки и бросила ему.

— На, держи! — крикнула она. — Чокнутый!

Холс вздрогнул. Трубка ударилась о его плечо и упала на пол. Но не сломалась. Он поднял ее свободной рукой.

— Спасибо, дорогая. Очень мило с твоей стороны. — Холс сунул трубку в рот, откинулся к спинке кресла и довольно вздохнул.

Маленький Тоарк больше не утыкался ему в плечо, а смотрел на город. Стоял солнечный, свежий, прекрасный день.

Холс улыбнулся, глядя на Сенбл, которая стояла, как ошарашенная, потом перевел взгляд на Квайка.

— Ну что, семья, а?