Края Хоэра и такой вожделенной равнины все не было видно, и если бы волшебники не были сейчас в своем магическом трансе, то уже давно заметили бы, что путь их заводит, наоборот, все глубже в лес.

В какой-то момент ветряная река выбилась на свободное от деревьев пространство, но это была совсем крошечная долина – не чета безбрежным просторам долины Грифонов. Буран разметал в стороны тягучий, как мед, сизый туман, и скачущий первым маг Ветра успел с ужасом осознать, что они мчатся прямиком в толстую, сложенную из черного камня высокую стену. Единым движением он вскинул руки, и все пятеро всадников взмыли в воздух. Столкновения не произошло – кони с лету перемахнули через зубцы и оказались за стеной. Но не все прошло гладко. Заклятие оборвалось в каких-то пяти футах над землей.

Ветер умер внезапно и неожиданно, и скакуны по инерции врезались в землю так, будто упали с верхушки башни. Ноги их сломались, а внутренности разорвались от соприкосновения с камнем. Всадники вылетели из седел…

Шатаясь и пытаясь унять головокружение, маги поднимались на ноги. Прищуренный лежал без сознания. Все были окровавлены, в грязных потеках, в изорванной, опаленной и одновременно мокрой одежде. Рядом бились в конвульсиях переломавшие ноги кони.

– Все целы? Что это было, по-по-подери вас Бансрот? Ворчливый, ты что, совсем спятил, подобное выкидывать? – Сердитый проверил Прищуренного – тот был в порядке, только, видимо, посчитал, что мир грез несколько приятнее, чем реальность. В чем-то он был прав…

– Где мы? – оглядевшись, Сварливый рукой попытался развеять туман перед глазами.

Из мглы выступали очертания строений из черного камня. Стены, ажурные мостки, узкие лестницы, провалы овальных окон.

– Что это за шум?

Звон в ушах отступил, и теперь все услышали, как где-то в вышине, кажется, на одной из башен, пронзительно кричит огромная птица. Это напоминало своеобразный набат.

– Нет. Этого просто не может…

Сердитый не успел договорить. В этот самый миг со всех сторон в них полетели стрелы.

– Сварливый! – только и успел закричать Хмурый.

Маг Огня вскинул руки, и стрелы запылали в воздухе, так и не долетев до них. Грохот безумного леса становился все ближе, но хозяева этого места даже не подумали, чтобы прекратить стрелять. Сварливый жег стрелы, Ворчливый разгонял их в стороны при помощи ветряных нитей. Сердитый пытался привести в чувство Прищуренного, немилосердно хлеща того по щекам и плюя ему в лицо, – не помогало, а Хмурый метался в панике. Подле магов находилось огромное, с человеческий рост, яйцо, каменно прочное и покрытое зеленоватой чешуей – падение ему ничего не сделало.

– Нам нужно бежать отсюда! – закричал Ворчливый, отгоняя в стороны стрелы. – Вы слышите меня?! Скорее! Мы в ловушке внутри стен! Только если…

Но бежать было поздно. Раздался жуткий треск – так трещать мог только ломающийся камень. Тварь была уже здесь.

Сердитый закричал, указывая куда-то за спину Хмурого. Все обернулись и застыли от ужаса. На них падала башня…

* * *

Ведьма, кряхтя, поставила на стол чернильницу и положила подле нее лист бумаги и перо. Дочка нависала над плечом.

Старуха уселась напротив письменных принадлежностей и пристально уставилась на перо. Она напрягалась так сильно, что казалось, у нее сейчас глаза выпрыгнут из глазниц и запрыгают по столу, как две неугомонные блохи.

– Эх, давненько я не писала, – проворчала она. – Еще бы вспомнить, как это делается…

– Матушка милая, я слыхала, что нужно взять перо в руки, вставить его между пальцами и…

Старуха медленно подняла взгляд на дочь с таким видом, как будто до этого момента вообще сомневалась, что та умеет говорить.

– У тебя что, жабья икра в голове, доча-раскрасавица? Кто ж пишет рукой? А чары тогда на что?

– Ты права, матушка…

– Так! Не отвлекай меня…

Ведьма вновь уставилась на перо, и вдруг оно и впрямь взмыло в воздух.

– Я же говорила! Итак, что же мы напишем…

Перо нырнуло в чернильницу, струсило каплю чернил обратно в баночку и заскользило по бумаге…

«Все вышло, как ты и задумал, Огненный Змей. Твои посыльные настолько наивны и глупы, что десятилетнего мальчишку мне, помнится, было провести труднее. Они сами попросили указать им дорогу. Что ж, я указала. Они разбудили тварь, забрали яйцо из кладки и явились к Черным Озерам. Можешь быть уверен, Змей, скоро тварь совьет кольца на сердце остроухих. Обо мне забудь. Мы в расчете».

Ведьма взяла письмо, сложила его и поднесла к свече. Бумага загорелась и вскоре превратилась в пепел.

– Маменька, зачем же вы сожгли его? – удивилась дочка-раскрасавица.

– Чтобы тот, кому оно предназначается, получил его, глупая. Как же еще, по-твоему, доставляют письма? Уж не хочешь ли ты сказать, что нужно найти кого-то, кто передаст? Не мели чепухи, доча, и поставь новый котелок на огонь…

* * *

Падала башня. Мириады огней: факелы и фонари были кругом, походя на рухнувший небосвод. Безумные крики, детский плач, свист стрел и звуки команд стихли и звучали сейчас, как из-за печной заслонки… Огромное чешуйчатое тело извивалось во тьме. В сизом тумане порой проглядывали очертания чудовищных колец, и можно было услышать шелест, когда тварь скользила по влажному камню. Василиск оплел башню, сжав свои железные объятия с такой силой, что проломил стены у основания. Упершись головой в остроконечную крышу, он столкнул титаническое четырехэтажное сооружение во внутренний двор замка. Кровля начала съезжать, соскальзывать вниз, как кремовая верхушка торта. В одном из окон показалось искаженное от ужаса лицо. В комнате кто-то был! И сейчас он расширенными от переживаемого кошмара глазами глядел на быстро приближавшуюся к окну землю. Из башни раздавалось множество криков – можно было поклясться: никто из тех, кто там сейчас находился, не понимал, что происходит.

Сердитый упал на землю, прикрываясь руками, как будто это могло помочь.

Сварливый, оторопев, так и застыл, не в силах оторвать окаменевших глаз от падавшей на них башни.

Хмурый ринулся прочь, вжав голову в плечи и не оглядываясь.

Прищуренный так и лежал без памяти на холодном камне внутреннего двора.

А Ворчливый… Ворчливый вскинул руки в небо и начал петь. Высокий, как свист флейты, голос рвался из него наружу, а жилы на шее напряглись, как тросы.

Башня зависла в воздухе в каких-то двадцати футах над магами.

Все тело волшебника превратилось в некое подобие масляной лампы: кожа стала просвечиваться наподобие стеклянной оболочки, а внутри метались и бились пленные ветра. Они походили на серые плети, разрывающиеся в яростных стремительных ударах и вновь сходящиеся в новых замахах. Голос Ворчливого с довольно высоких тональностей вдруг опустился до низкого утробного рева – создавалось впечатление, что все его внутренности сейчас выворачивают наизнанку.