– Прекращай загадками говорить. Рассказывай, как есть, – сердито глянул князь на секретаря, принесшего заказанное и развесившего было уши.

Про себя Обдорин заметил и хитринку, мелькнувшую во взгляде унтера во время рассказа, и вовремя взятую им паузу, позволившую секретарю подслушать только обычные, ничего не значащие слова.

– Когда дело ясное, а варнак упирается, то мы его к стулу приковываем, а позади полицейского ставим, со сводом законов в руках, – не спеша начал говорить служивый, дождавшись закрытой секретарём двери и опустив глаза на принесённый поднос с рюмками, порезанным лимоном и маленьким графином, – Как только он молчанку устраивает, или врать начинает, так тот его законом по башке бьёт. Мера крайняя и используем мы её редко, когда уже и так всё ясно, но в этом случае…

– Выпьем, – прервал немолодого офицера князь, – Дело поганое выпало, тут я с тобой полностью согласен, но такая уж у нас работа. Кому-то пристало на скакунах красоваться, а кто-то и конюшни должен вычищать, – вместо тоста высказался Обдорин, жестом приглашая полицейского присоединиться. Заметив взгляд унтера, метнувшийся было на государев портрет, он лишь отрицательно помотал головой, – А уж ему в разы больше нашего достаётся.

После выпитого, немного помолчали, смакуя ощущения и расползающееся по телу тепло. Прикрыв глаза, Обдорин даже заулыбался на пару секунд, представив себе, какую он бомбу только что вкинул в умы своих подчинённых. Он, князь, лицо приближённое к Императору, и старший унтер-офицер… Вместе пьют. Ладно бы с генералом каким…

Нет. Эту байку он задёшево не продаст. Пусть злопыхатели сочиняют, кто что может, но среди срамных альбомов встретились и другие. Там не было лиц детей, искажённых слезами и болью, и их тел, снятых крупным планом во время изнасилований. Наоборот. Порой явственно мелькали знакомые холёные морды, любующиеся на детские страдания.

– Нашли мы в подвале их комнату. Аккурат под центральным залом особняка она находилась. Большая, метров десять на двенадцать, думаю. Наш фотограф сказал, что все аппараты новейшие, из дорогих импортных. Фотоплёнки немецкой цветной три ящика припасено. Освещение, опять же, серьёзное. Синему они не так давно снимать научились. Туда тоже денег ужас сколь угрохано. Я так думаю, что в подвале они устроились, чтобы никто криков и плача детского не слышал, – старший унтер-офицер правильно понял кивок князя, и продолжил свои комментарии к уже имеющимся протоколам допросов, – Все трое не раз повторили, что Мелентьеву отдавали половину выручки. Ещё и надзирательницам приплачивали. Те им малышей из свежих партий готовили, мыли их, ставили клизмы и перед съёмками секли сильно.

– Это ещё зачем? – неожиданно для самого себя выпал Обдорин из навалившейся было Тьмы, уже начинавшей отпускать. Все люди, как люди, а у него свой скелет в шкафу – Родовое проклятие. Стоит начать гневаться, и вот она – Тьма. Даже свет в кабинете притух было. То-то унтер замешкался с рассказом.

– Один из них разговорчивый попался. Хотя, может это мы ему голову законом слегка стрясли. Болтал, как сорока. Ещё и кичился своими выдумками. С его слов, так это он заметил, что если детей розгами высечь, то выпоротые они становятся очень старательными и послушными. Что ни скажи делают, и терпят до последнего. Стал он ведро, с замоченными в нём розгами, рядом со съёмочной камерой ставить. Ещё и хвалился, говорит, только к ведру рукой потянешься, как малышки сразу понятливей становятся. Любые приказы тут же выполняют, без капризов и раздумий, – полицейский цедил слова, словно выплёвывая их. Видно было, что рассказ ему давался не просто, – Охраннички откупщику старательные попались. На курсах фотодела обучились. Свои альбомы они продавали дорого. Как бы не серебром по весу брали. Заказчики ваши в основном были, столичные. Эти же трое ради денег таких крох себе на съёмки подбирали… Я, конечно сильно извиняюсь, Ваше Сиятельство, но у самого две внучки есть. Шести и семи годков. Да я за них… А эти таких же пользовали. Да ещё порой не в одного. Даром, что те им до пупа не достают. Клиентов они уже потом, по приказу Мелентьева снимать стали. Скрытые камеры установили в обоих залах и в трёх покоях гостевых. Если эти упыри ещё нужны вам, то тюремных надзирателей уведомите о том в обязательном порядке. В общих камерах эти выродки не долго проживут. Уголовнички наши, конечно ещё тот народ, но с Этими! – унтер выделил слово не только интонацией, но и еле слышным стуком сжатого кулака об стол. Чувствовалось, что большого труда ему стоит сдерживаться, – Порешат их в камере. Страшной смертью умрут. Тут на Ваше усмотрение, конечно. А от меня лишь пожелание, чтоб жили они всё-таки не слишком долго. За что вся наша служба Вам только благодарна будет.

Опс-с… А вот тут старый служака прокололся слегка. Не с его чином за всех говорить. Ходили слухи, что совсем уж в корень оборзевших жителей Империи, время от времени настигают неприятности разного калибра. То с винтовки, то с револьвера, а иногда и вовсе с охотничьего ружья прилетают… Вроде, был случай, где и морской калибр поучаствовал, но морякам верить дело неблагодарное.

«Белая Русь». Ничем и никем не подтверждённое офицерское движение. Сколько не пытайся ухватиться за концы, дело безнадёжное. Вроде, как-то раз зацепились было, получили сведения, где временная штаб-квартира у них расположена, но под утро в ещё недосмотренном доме полыхнуло так, что не осталось ни бумаг, не свидетелей. Намёк был понят, и сейчас обе стороны замерли в своих отношениях. Имперские службы не лезли в слишком уж тухлые дела по скоропостижным смертям криминальных авторитетов, заканчивающиеся к общей радости служивых, то пожаром, то автокатастрофой. Это при нынешних-то скоростях… А «Белая Русь» не торопилась себя обозначать. В одной только столице за последний год среди криминальных лидеров словно мор прошёл. Раза в три их количество поубавилось.

Из достоверного понятно одно – крупный криминалитет, из тех, что на наркотики и вымогательства завязан был, свою прыть поумерил, и постарался придать своей деятельности приличные черты. В школах никто уже в открытую не суёт дурь малолеткам, ещё не понимающим, чем им вскоре придётся расплачиваться. Да и лавочники с купцами спокойнее жить стали.

– Нужны мне они пока. Для очных ставок потребуются, – с сожалением взглянул князь на ополовиненный графинчик, понимая, что ему сегодня больше пить не стоит. Немного подумав, он решил оговорки полицейского вроде как не заметить. Надо будет, сам откроется, если есть причина.

– Мда-а, миллионов сто не хватает. Запрет бы ещё на вывоз зерна как-то бы протащить, минуя Думу. Тогда можно было бы выкрутиться и немцам жирную фигу показать, – подал голос Император, отодвигая в сторону папки и листы с расчётами, над которыми он корпел последние минут пять, – Что ещё по заговору нового? Вроде в прошлый раз ты говорил, что всё под контролем, а смотри-ка, как с зерном нам подкузьмили. Придётся сегодня совещание собирать. Хотя, что толку. Конец года. Последние приличные деньги ещё неделю назад потрачены, в казне одна пыль осталась. Резервный фонд у нас на войну ушёл. Нет, немцы по-своему молодцы. Как они нас… – государь покачал головой, явно завидуя немецкому таланту ведения дел, – Хотя, у тебя тоже смотрю, сдвиги к лучшему появились. Раньше ты финансов не особо касался, а тут, лепота. Красиво экономику заговора расписал. Или со стороны кого нашёл? – государь с ехидцей взглянул на князя. Он ещё после первой похвалы заметил гримасу неудовольствия, мелькнувшую у Обдорина на лице, оттого и повторно проехался по этой же теме, убедившись, что князь не очень-то и рад собственным успехам в экономике.