привык в молодости бить по холке годовалых бычков, проверяя их выносливость. В этот раз удар вышел тяжёлым и влажным.

— Раздосадованы? Да, чёрт возьми, у нас есть повод ощущать себя раздосадованными! О да! Мы думали, что «Альбион» — это спасательный корабль, который поднимет нас на борт, чтобы раз и навсегда отчалить от проклятого острова, но теперь видим отчётливо, это лишь орудие пытки. Сколько мы уже увечим себя ею? Два года, если не ошибаюсь?

— Семьсот два дня, — пробормотал Архитектор, тяжело поднимая голову. И хоть сделал он это совершенно бесшумно, доктору Генри показалось, что он слышит скрип старых костей, до того скверно выглядел Архитектор, — Почти два года. Впрочем, в этом, конечно, нет смысла…

— Совершенно верно, — Графиня досадливо дёрнула обнажённым плечом, — Пожалуйста, избавьте нас от сухих цифр, по крайней мере в этот раз!

Сегодня она была в непривычно открытом платье, обнажающем руки выше локтя. Даже по меркам Нового Бангора подобное платье выглядело весьма дерзким для дамы её возраста и положения. А может, даже и неприличным. Однако доктор Генри поймал себя на том, что не любуется ни этим нарочно выставленным напоказ плечом, обтянутым золотистой кожей, ни порывистым страстным движением. Напротив, разглядывает с какой-то затаённой тревогой, как разглядывают грациозное, топорщащее крылья, но потенциально ядовитое насекомое — какую-нибудь пёстро окрашенную тропическую муху.

Возможно, почтенный Архитектор испытывал схожее чувство. Или даже более сильное — в его бесцветных невыразительных глазах, похожих на затянутый пылью хрусталь, долгое время простоявший в серванте, мелькнуло явственное отвращение.

— Вам простительно не утруждать себя цифрами, мисс Лува, — процедил он, дёрнув острым костистым подбородком, — Я не собираю городские сплетни, но если верить всем тем, что до доносятся до меня в перерывах между вычислениями, для того, чтоб удержать в памяти всех джентльменов, воспользовавшихся вашим расположением, потребовался бы даже не блокнот, а настоящий гроссбух!

— Джентльменов? — Пастух мрачно хохотнул, — Ваши слухи устарели, господин Архитектор. Я слышал, наша мисс Лува имеет немало фаворитов и среди дам Нового Бангора. Да что там дам! «Серебряному Рупору» давно пора печать на отдельной странице всех этих счастливцев, только, пожалуй, придётся использовать нонпарель[213], иначе будет непросто уместить всех в одном номере!

Графиня улыбнулась. Это не было натянутой улыбкой Графини Лувы, знакомой доктору Генри, холодной и неестественной, как одежда с чужого плеча, это был обворожительный и лукавый оскал хищника. В этой улыбке не было смущения, которое он помнил, зато в нём было что-то другое. Что-то неприкрыто-сладострастное и по-демонически алчущее, от чего он сам, как ни странно, ощутил не вожделение, а холодную тяжесть в низу живота.

— Превосходно сказано, — её розовый язык на миг выскользнул из коралловой раковины рта, чьи границы были нарочито ярко подчёркнуты помадой, — Осталось лишь понять, это слова морализатора или завистника? А может, в вас взыграла ревность? По той информации, что у меня есть, вы и сами не теряете времени даром. По крайней мере, в одном только Редруфе количество ваших бастардов за последний год достигло полудюжины.

— Не смейте трогать детей! — Пастух уставился на неё по-бычьи тяжёлым взглядом, — Не вам об этом судить! Дети, зачаты они в браке или нет, это моя плоть и кровь. Мои наследники! Или вы сами втайне мне завидуете? Тому, что моё семя прорастает, в то время, как ваша холодная утроба не в силах вырастить новую жизнь, несмотря на все многочисленные потуги?

Графиня не оскорбилась, напротив, её мелодичный смех, насколько мог судить доктор Генри, был самого искреннего и непринуждённого свойства.

— А ещё среди дам Нового Бангора ходят слухи, что вы не очень-то утруждаете себя джентльменскими манерами. Можно подумать, вы вообразили себя не пастухом, а быком-производителем и норовите увеличить поголовье стада по меньшей мере вдвое!

— Не проститутке судить о нравах!

— Как не дельцу судить о любви! — насмешливо парировала она, — Я свободна в своей страсти, и только. Кстати, к слову о любви. Если вы не будете следить за своей внешностью, дорогой Пастух, скоро вам непросто будет находить матерей для своих детей даже за щедрую плату. Знаете, даже у дешёвых шлюх из Шипси есть некоторые стандарты, ниже которых они не стараются не работать… Возможно, вам пора умерить аппетит?

Замечание, ядовитое, как дротик полли, было пущено в цель — Графиня, без сомнения, знала уязвимые точки жертвы, как оса знает, куда вонзать жало.

За то время, что Пастух был членом клуба «Альбион», его внешность в самом деле изменилась и, на взгляд доктора Генри, не в лучшую сторону. Если раньше Пастух был крепким джентльменом, элегантным, пусть и на старомодный лад, то сейчас уже не производил этого впечатления. За минувшие два года он прибавил, должно быть, не меньше ста фунтов[214] живого веса и это, конечно, не могло не сказаться на фигуре — она раздалась в плечах и талии, сделавшись тяжёлой и плотной, похожей на упакованный в несколько слоёв ткани увесистый кусок мясной вырезки, который мясник заботливо перевязывает бечёвкой, прежде чем вручить покупателю.

Лицо налилось нездоровым румянцем, знакомым многим толстякам, но не сделалось рыхлым, как это часто бывает, наоборот, плотным, мясистым, отчего на коже в некоторых местах образовались растяжки. Ему пора сесть на диету, отстранённо подумал доктор Генри, если не хочет в один прекрасный день заработать апоплексический удар. Это будет не такая печальная участь, как в лапах Левиафана, однако едва ли радостная…

— Чёртова подстилка! — рыкнул Пастух, глаза его налились алой кровью, — Думай о своих собственных аппетитах! Если не умеришь их, в скором времени будешь раздвигать ноги перед рыбоедами и откладывать икру в подворотнях!

Он замолчал, услышав резкий щелчок — это голова Архитектора дёрнулась на тощих острых плечах. Движение получилось коротким и отрывистым, как у автоматона, каким-то неестественным.

— Замолчите. В том, что вы говорите, нет смысла. Бессмысленная болтовня. Отвратительно. Бесполезные потоки данных. Никчёмная энтропия. Как вы можете так пренебрежительно относится к времени? Нужно собирать. Просеивать. Искать. Мы уже близко. Мы на верном пути. Я чувствую.

Его сухая бледная рука, прежде безвольно лежавшая на столе, рефлекторно задёргалась, точно мёртвая лягушачья лапка, к которой подключили гальванический ток. Глядя за тем, как сведённые судорогой тощие пальцы скребут поверхность стола, доктор Генри подумал о том, эти движения, возможно, не вполне безотчётны. В их резких движениях прослеживалась какая-то не вполне явная связь — будто они пытались вывести какие-то символы невидимым пишущим инструментом.

Отчего-то это разозлило Пастуха ещё больше, чем ядовитые выпады Графини.

— Проклятый дурак! — рявкнул он, легко сметая стол одной рукой, отчего Архитектор даже не вздрогнул, — Смысл! Смысл! Чёртов рехнувшийся писака! Вы ещё не поняли? Нет никакого чертового смысла! Новый Бангор — это не уравнение,