Анне Иоанновне шел уже тридцать четвертый год, и теперь ей оставалось искать утешение только у своего нового фаворита – Эрнста Иоанна Бирона.

Полуголая, нечесаная, она валялась целыми днями на медвежьих шкурах. Говорили, что вместо воды для умывания она смазывает себя растопленным маслом…

И вот теперь эта женщина по решению верховников должна была занять русский престол…

Сообщение ошарашило сановников. Во-первых, странно было для «птенцов гнезда Петрова», что русский престол переносится в старшую ветвь потомков царя Иоанна, а во-вторых, о кандидатуре Анны Иоанновны на русский престол всерьез никто не думал…

С этой новостью собрание, не заметив, проглотило бы известие и об ограничении самодержавной власти, но о «Кондициях» Дмитрий Михайлович Голицын не сказал ни слова.

И не мог сказать, потому что, вводя ограничения самодержавной власти, верховники планировали обмануть и синодалов, и сенаторов, и генералов, объявив им, что «Кондиции» дарованы самой императрицей.

Собирались они обмануть и императрицу, которой заявили, что «Кондиции» – солидарное требования всего народа России… «Сего настоящего февраля 2-го дня получили мы с нашею и всего общества неописанною радостию ваше милостивейшее к нам письмо от 28-го минувшего генваря и сочиненные в общую пользу государственные пункты, – сообщили они в депеше Анне Иоанновне, – и того же дня оные при собрании Синоду, Сенату и генералитету оригинально объявлены и прочтены и подписаны от всех».

Эти пункты уже повезли в Митаву представители верховников – Василий Лукич Долгоруков, Михаил Михайлович Голицын и генерал Леонтьев. При этом предусмотрительно были предприняты меры, чтобы никаких известий помимо тех, которые привезет из Москвы делегация верховников, не попало в Митаву – на дорогах расставили заставы.

Некоторые исследователи полагают, что верховники сомневались в способностях Сената и Синода воспринять конституционные идеи, и называют это неверие ошибкой Голицына.

Насчет способностей – вопрос непростой, но то, что Голицын никакой ошибки не совершил, очевидно.

Какая тут может быть ошибка?

Ведь если даже мы и называем «Кондиции» – конституцией, то все равно необходимо уточнить, что это тайная конституция.

Тайная не только по способу введения, но и по сути.

Все пункты «Кондиций» были известны только самим верховникам. И это не случайный просчет, а та основа, которую закладывали они в свою реформу. «Кондиции» должны были закрепить власть в стране в их руках, и никакая другая конституция, как это доказала потом борьба верховников с шляхетскими инициативами, им была не нужна…

Это подтвердилось 2 февраля, когда Василий Никитич Татищев составит предложение распустить Верховный совет, и под этим заявлением поставят свои подписи 249 офицеров.

Это была реальная сила. Большинство офицеров гвардии, не отвергая в принципе ограничения самодержавия, изначально готовы были укреплять его, пока самодержавие укрепляет в империи крепостническую власть дворянства.

Под давлением этого крыла верховникам следовало пойти на уступки, но какой компромисс возможен на основе той лжи и тайны, что и составляли существо предлагаемой ими тайной конституции?

Провозглашая ограничение самодержавия, «Кондиции» ограничивали проявления тирании только по отношению к верховникам и открывали простор для их собственной тирании, делая власть Верховного тайного совета беспредельной.

На провозглашаемый вариант могли купиться либеральные исследователи типа П.Н. Милюкова, но современники не хуже реформаторов знали, какой вариант был бы осуществлен, и понимали, что за стремлением верховников «себя полегчить» стоит лишь стремление вывести из-под контроля собственную власть, и более ничего.

Борьбу с «кондиционной» конституцией верховников защитники самодержавия повели в полном соответствии с обычаями эпохи. Немедленно были снаряжены гонцы в Митаву, чтобы раскрыть обман, а в самой Москве выходец из иезуитов, архиепископ Феофан Прокопович, который, по словам Г. Флоровского, «всегда писал точно проданным пером», развернул активную агитационную кампанию по дискредитации верховников…

Но главная опасность исходила не от них, а от «крестника» царицы Прасковьи, Андрея Ивановича Остермана.

Верховники принудили его подписаться под «Кондициями» и, сделав его своим соучастником, как бы и позабыли о старинном знакомстве Андрея Ивановича с будущей императрицей.

А это было весьма неосмотрительно. Великий австрийский патриот Андрей Иванович Остерман совершенно справедливо рассчитал, что ограничение самодержавия Романовых не послужит укреплению австрийского влияния в России, а, напротив, может обернуться его, Остермана, притеснением… Поэтому, едва ли не сразу после оглашения известия об избрании на престол Анны Иоанновны, он и возглавил оппозиционную реформаторам партию защитников «самодержавия». И именно ему в результате и оказались верховники обязаны крушением своих реформаторских планов.

В отличие от снаряженных оппозиционерами русских гонцов (полковник П.С. Сумароков), немецкие вести Остермана благополучно достигли Митавы, и хотя Анна Иоанновна уже подписала «Кондиции», она уяснила, что верховники блефуют и на самом деле она избрана на царство без каких-либо ограничений своей власти.

Это и определило дальнейший ход событий…

Между тем поначалу верховники торжествовали победу.

1 февраля в Москву вернулся генерал Леонтьев. Он привез из Митавы подписанные Анной Иоанновной «Кондиции» и закованного в цепи гонца оппозиционеров полковника П.С. Сумарокова, которого удалось перехватить еще до его свидания с императрицей.

Все шло по плану, и 2 февраля верховники собрали Сенат, Синод и генералитет, чтобы утвердить «Кондиции».

Тут произошел первый сбой – предложенный Верховным советом протокол так и остался неподписанным.

В этот же день, вечером, в доме сенатора Василия Яковлевича Новосильцева прошло собрание шляхетства, на котором Василий Никитич Татищев предложил проект, по которому Верховный совет должен был быть распущен, ибо он действовал, скрывая свои планы, от Синода, Сената и генералитета.

«А понеже, что они закон самовольно себе похитили… нам должно и необходимо нужно с прилежностью рассмотреть и потому представить, что к пользе государство надлежит, и оное свое право защищать по крайней возможности, не давая тому закоснеть, а паче опасаться, что они, если видя нас в оплошности, на больший беспорядок не дерзнули».

Однако этот демарш не остановил реформаторов.

Решив тайно ввести свою конституцию, они тайно решили, что конституция уже введена.

«Сего настоящего февраля 2-го дня получили мы с нашею и всего общества неописанною радостию ваше милостивейшее к нам письмо от 28-го минувшего генваря и сочиненные в общую пользу государственные пункты… – сообщили они в депеше Анне Иоанновне, – и того же дня оные при собрании Синоду, Сенату и генералитету оригинально объявлены и прочтены и подписаны от всех».