вагонов. Когда он оказался в моем вагоне, в коридоре которого я был один, я с подчеркнутым интересом выглянул из окна. Я сделал вид, будто не замечаю, что мимо меня кто-то хочет пройти. Павел Иванович попытался протиснуться, однако толкнул меня, пробормотав “пардон”. В своей правой полуоткрытой ладони, которую я сразу же сжал в кулак, я почувствовал записку. Убедившись, что никто ничего не заметил, я сунул кулак в карман брюк, оставил там записку и вынул из кармана носовой платок. Затем я, не торопясь, высморкался, убрал носовой платок и снова принялся разглядывать перрон. Мой друг прошел еще через несколько вагонов, вышел на платформу, постоял немного, бросил прощальный взгляд в мою сторону и исчез в здании вокзала»649.

«Когда поезд тронулся, — продолжает свое повествование Кегель, — я забрался в уголок и внимательно прочел заветную записку. Ознакомившись с ее содержанием, я понял, что ее нельзя долго носить с собой. Я хорошо запомнил, что было в этой записке. Когда я прибуду в Берлин, говорилось в указании Центра, мне следует связаться с Альтой. Я знал, что речь шла об Ильзе Штёбе. В записке сообщался ее адрес, который тогда еще не был мне известен. Я должен был сообщить Альте фамилию и адрес “музыканта” Курта Шульце, который жил в берлинском районе Каров, а также сведения, касавшиеся шифровальной работы. Тогда я еще не ведал, что на профессиональном языке под названием “музыкант” подразумевается радист. Подписи под этим указанием не было, вместо нее стояли слова: “Всего доброго!”»650.

По редкому стечению обстоятельств контакт не попал в поле зрения посторонних».

В своей книге, вышедшей в Берлине на немецком языке в 1984 г. под названием «В бурях нашего века» Герхард Кегель («ХВС») в небольшой главе «Серьезный разговор с Центром» он описал встречу с руководством Разведуправления, на которой он при обсуждении вопроса, совершит ли гитлеровская Германия военное нападение на СССР и, если совершит, то когда. Кегель настаивал на том, что он не сомневается, «что милитаристская нацистская Германия нападет на Советский Союз с целью его уничтожения и порабощения советского народа в течение нескольких дней или недель». Ему возразили, сказав, что «немецкие империалисты… не могут позволить такую глупость, как развязать войну против Советского Союза, пока не будет одержана победа над Великобританией». В 1987 году эта книга была переведена на русский язык и вышла в свет, но без выше цитируемой главы.

В сентябре 1988 г. бывший военный разведчик Бочкарев В.В.651 встречался в Берлине с Г. Кегелем, который посвятил нашему разведчику в своей книге целую главу под названием «Поиски Шарлотты».

Возвратившись в разговоре к теме встречи, как он считал с руководством Разведуправления, Кегель заметил, что она, по его мнению, была проведена на недостаточно высоком оперативном уровне. В частности Кегель счел нужным остановиться на следующих моментах.

Встреча с представителями Разведывательного управления проходила в июне 1941 г., к тому времени Кегелю удалось несколько раз встретиться с гитлеровским эмиссаром Вальтером Шелленбергом. Последний прибыл в Москву с разведывательным заданием по поручению Гитлера под видом специалиста химической промышленности652. В неформальной обстановке, находясь в сильном подпитии, Шелленберг выболтал Кегелю отдельные положения не безызвестного «плана Барбароссы», хотя и не упоминал этого названия. Кроме того, Кегель в своих разговорах с послом Шуленбургом, военным атташе Кёстрингом и советником Хильгером затрагивал вопросы возможного нападения Германии на СССР. Подробного анализа этих бесед на встрече с Кегелем представители Разведуправления не сделали. На этой встрече, значение которой невозможно переоценить, беседу следовало бы вести через квалифицированного переводчика немецкого языка, а не на русском языке, как это произошло.

Кегелю не удалось передать на не родном языке отдельные нюансы, оттенки, которые могли иметь важное значение. Именно по этой причине, Кегелю, по его словам, не удалось быть в ходе этой встречи убедительным.

Среди донесений, подготовленных Леонтьевым по результатам встреч с Кегелем, информации, относившейся к пребыванию Шелленберга в Москве, не было.

Ограничение связи с агентурой только личными встречами с сотрудниками советских представительств за границей в условиях жесткого контрразведывательного режима, который существовал в Германии, было чревато серьезными последствиями вплоть до провала.

Встречи с агентами требовали высокого профессионализма, который не всегда присутствовал. Так, в ходе встречи Ильзы Штёбе с Герхардом Кегелем, состоявшейся в Берлине в октябре 1941 г., она поведала ему следующее: «Во время одной из ее последних встреч со связным, советским товарищем, за ними увязался уличный фотограф. Он несколько раз сфотографировал их, и они не смогли помешать ему. Она сразу же рассталась с советским связным, и они разошлись в разные стороны. Мнимый фотограф пошел вслед за ней, настойчиво требуя, чтобы она назвала ему свои фамилию и адрес для пересылки фотографий. В конце концов, ему удалось навязать ей свою “фирменную карточку”. Чтобы отделаться от него, она назвала ему ложную фамилию и дала вымышленный адрес, а также уплатила часть денег за фотографии, обещав, что через два дня зайдет к нему, так как ей очень хотелось бы получить фотографии. Наконец, ей удалось отделаться от этого человека, которого она сразу же сочла за шпика гестапо. Но теперь она опасается, что и за советским товарищем могли увязаться шпионы гестапо. Во всяком случае, сказала она, следует полагать, что ее фотография сейчас находится в специальной картотеке гестапо»653.

«Советского товарища, с которым она поддерживала связь, — сказала Ильза Штёбе, — в Берлине уже нет — он уехал, очевидно, в начале войны. Из надежного источника она узнала, что адресом “музыканта” Курта Шульца, который сообщил ей я, пользоваться пока нельзя. Таким образом, нам не остается ничего иного, как попытаться установить собственные контакты.

Из публикаций о “Красной капелле”, появившихся после войны в ФРГ, я узнал, что гестапо действительно имело такую фотографию. Доктор X., переживший войну и концлагерь, рассказывал мне, что во время его допросов речь шла о такой фотографии. Гестаповцы не знали, что с ней делать. Им не было известно, чья это фотография, когда они уже вели розыск некой Альты. Они считали, что такую кличку носит пожилая женщина, член компартии. Гестаповцам не пришло в голову, что существует какая-то связь между имевшейся у них фотографией миловидной молодой женщины и некой Альтой. Свою ошибку они поняли лишь после ареста Ильзы Штёбе осенью 1942 года.

Я не стал расспрашивать Альту о деталях “возможной от случая к случаю” связи с Центром. Это было бы против правил конспиративной работы. Но теперь мне кажется, что посредницей здесь была Эрика фон Брокдорф654, о которой мне часто говорила Ильза Штёбе»655.