– Непременно зайду! – ответил Генрих, любезно целуя жене руку.

С теми же предосторожностями, с какими Маргарита вышла из своих покоев, она вернулась к себе.

Тридцать шесть часов протекло после событий, о которых мы сейчас рассказали. День только занимался, но в Лувре все уже встали, как это всегда бывало в дни охоты, а герцог Алансонский отправился к королеве-матери, памятуя о приглашении, которое он от нее получил.

Королевы-матери уже не было в ее опочивальне, но она приказала, чтобы герцога попросили подождать, если он явится.

Через несколько минут она вышла из потайного кабинета, куда никто, кроме нее, не входил, и куда она удалялась для занятий химическими опытами.

То ли в открытую дверь, то ли пристав к одежде Екатерины, в комнату вместе с королевой-матерью проник какой-то острый, едкий запах, и герцог увидел в эту дверь густой дым, как от ароматических курений, плававший белым облаком в лаборатории, откуда вышла королева.

Герцог не мог удержаться от любопытного взгляда.

– Да, – сказала Екатерина Медичи, – да, я сожгла кое-какие старые пергаменты, и от них пошла такая вонь, что я подбросила в жаровню немного можжевельника, – от него-то и пошел этот запах.

Герцог Алансонский поклонился.

– Ну что у вас нового со вчерашнего дня? – спросила Екатерина, пряча в широкие рукава халата руки, испещренные красновато-желтыми пятнами.

– Ничего, матушка, – ответил герцог.

– Вы виделись с Генрихом?

– Виделся.

– И он по-прежнему отказывается уезжать?

– Наотрез.

– Обманщик!

– Что вы сказали, матушка?

– Я сказала, что он уедет.

– Вы думаете?

– Уверена.

– Значит, он ускользнет от нас?

– Да, – ответила Екатерина.

– И вы дадите ему уехать?

– Не только дам, я скажу больше: необходимо, чтобы он уехал.

– Я вас не понимаю, матушка.

– Франсуа! Выслушайте внимательно то, что я сейчас вам скажу. Один весьма искусный врач – это он дал мне книгу об охоте, которую вы отнесете Генриху, – уверял меня, что у короля Наваррского вот-вот начнется какая-то изнурительная болезнь, одна из тех болезней, которые не милуют и против которых у науки нет никаких средств. Теперь вам понятно, что если ему суждено умереть от столь жестокого недуга, пусть лучше он умрет вдали от нас, не на наших глазах, не при дворе.

– Вы правы, это очень огорчило бы нас, – сказал герцог.

– Особенно вашего брата Карла, – добавила Екатерина. – А вот если Генрих умрет, ослушавшись его, король увидит в его смерти небесную кару.

– Вы правы, матушка, – с восхищением ответил герцог Алансонский, – его отъезд необходим. Но вы уверены в том, что он уедет?

– Он уже принял для этого все меры. Встреча назначена в Сен-Жерменском лесу. Пятьдесят гугенотов должны сопровождать его до Фонтенбло, а там будут ждать еще пятьсот.

– А моя сестра Марго тоже едет с ним? – с легким колебанием спросил заметно побледневший герцог.

– Да, – ответила Екатерина, – это решено. Но как только Генрих умрет. Марго вернется ко двору свободной вдовой.

– А Генрих умрет, матушка? Вы в этом уверены?

– По крайней мере, так утверждает врач, который дал мне книгу об охоте.

– А где же эта книга?

Екатерина неспешным шагом подошла к таинственному кабинету, отворила дверь, прошла в глубь кабинета и тут же вновь появилась с книгой в руках.

– Вот она, – сказала королева-мать. Герцог Алансонский не без ужаса посмотрел на книгу, которую ему протягивала мать.

– Что это за книга, матушка? – задрожав от страха, спросил герцог.

– Я уже сказала вам, сын мой, это трактат об искусстве выращивать и вынашивать соколов, кречетов и ястребов, написанная весьма ученым человеком, луккским правителем – синьором Каструччо Кастракани.

– А что я должен с ней делать?

– Отнести вашему другу Анрио, который, как вы говорили, просил у вас эту или какую-нибудь другую книгу в том же роде, чтобы постичь науку соколиной охоты. А так как на сегодня назначена охота с ловчими птицами, в которой примет участие сам король, он не преминет прочесть хоть несколько страниц, чтобы показать королю, что он послушался его советов и взялся за учение. Все дело в том, чтобы вручить книгу самому Генриху.

– О нет, я не посмею! – весь дрожа, ответил герцог.

– Отчего? – спросила Екатерина. – Книга как книга, только она долго лежала в запертом шкафу, и страницы слиплись. Вы сами, Франсуа, не пробуйте ее читать, потому что придется мусолить пальцы и отделять страницу от страницы, а это очень долго и очень трудно.

– Значит, только тот, кто жаждет знаний, станет тратить на это время и так усердно трудиться? – спросил герцог Алансонский.

– Совершенно верно, вы правильно меня поняли, сын мой.

– Ага! Вон и Анрио – он уже во дворе, – сказал герцог Алансонский. – Дайте книгу, матушка, дайте книгу! Я воспользуюсь его отсутствием и отнесу ему книгу; он вернется и найдет ее у себя.

– Я предпочла бы, чтобы вы передали ее из рук в руки, Франсуа, – так было бы вернее.

– Я уже сказал вам, что не посмею, – возразил герцог.

– Пустяки! Во всяком случае, положите ее на видном месте.

– Раскрытую? Или класть раскрытую не стоит?

– Нет, так будет лучше.

– Ну дайте.

Герцог Алансонский дрожащей рукой взял книгу из твердой руки, которую протянула ему Екатерина.

– Берите же, берите, – сказала Екатерина, – раз я ее трогаю, значит это не опасно, а вы еще и в перчатках.

Для герцога Алансонского этой предосторожности было мало, и он завернул книгу в плащ.

– Скорей, скорей! – сказала Екатерина, – Генрих может вернуться с минуты на минуту.

– Вы правы, сударыня, я иду, – сказал герцог и вышел, шатаясь от волнения.

Мы уже не раз вводили нашего читателя в покои короля Наваррского и делали его свидетелем происходивших там событий – то страшных, то радостных, в зависимости от того, грозил или улыбался гений-покровитель будущему французскому королю.

Но никогда в этих стенах, забрызганных кровью убийств, залитых вином кутежей, опрысканных духами перед любовными свиданиями, никогда в этом уголке Лувра не появлялось лицо, более бледное, чем лицо герцога Алансонского, когда он с книгой в руке отворял дверь в опочивальню короля Наваррского.