– Что именно, государь?

– Что вы на службе у меня и обязаны повиноваться только мне.

Де Нансе, пятясь и почтительно кланяясь, вышел из комнаты.

Де Муи иронически улыбнулся Екатерине.

На мгновение водворилась тишина.

Королева крутила кисточки своего пояса. Карл ласкал свою собаку.

– Но каковы были ваши намерения, сударь? – спросил Карл. – Стали бы вы действовать силой?

– Против кого, государь?

– Против Генриха, против Франсуа, против меня.

– Государь! Мы получили отречение вашего зятя, получили согласие вашего брата, и, как я имел честь доложить вам, мы уже собрались просить позволения вашего величества, но тут стряслась беда в Лувре.

– Так что же, матушка? – сказал Карл. – Во всем этом я не вижу ничего плохого. Вы, господин де Муи, были вправе просить себе короля. Да, Наварра может и должна быть отдельным королевством. Больше того, это королевство словно нарочно создано для того, чтобы одарить моего брата Алансона, который всегда так страстно желал иметь корону, что, когда мы надеваем нашу, он не может оторвать от нее глаза. Его интронизации препятствовало только одно обстоятельство, а именно – права Анрио, но раз Анрио отказывается от них добровольно...

– Добровольно, государь.

– Тогда, видимо, это воля Божия! Господин де Муи, вы можете свободно вернуться к своим собратьям, которых я покарал... немного жестоко, может быть; но это дело мое ч Бога... и скажите им, что если они хотят, чтобы королем Наваррским стал мой брат Алансон, король Французский идет навстречу их желаниям. С этой минуты Наварра – королевство, а ее государь зовется Франциском. Мне понадобится всего неделя, чтобы мой брат покинул Париж с тем блеском и пышностью, какие подобают королю. Поезжайте, господин де Муи, поезжайте!.. Господин де Нансе, пропустите господина де Муи, он свободен.

– Государь! – сделав шаг вперед, сказал де Муи. – Вы позволите, ваше величество?

– Да, – ответил король и протянул руку юному гугеноту.

Де Муи встал на одно колено и поцеловал королю руку.

– Кстати, – сказал Карл, удерживая его, когда он собирался встать, – ведь вы просили меня наказать этого разбойника Морвеля?

– Да, государь.

– Не знаю, где он, и не могу этого сделать, – он где-то прячется, – но если вы его встретите, накажите его сами, я вам позволяю; кроме удовольствия, вы ничего мне этим не доставите.

– Государь! Вот это поистине щедрый подарок, – воскликнул де Муи. – Ваше величество, вы можете положиться на меня: я тоже не знаю, где он, но я найду его, будьте покойны!

Почтительно поклонившись королю Карлу и королеве Екатерине, де Муи вышел, а конвой, который привел его сюда, не воспрепятствовал ему уйти. Молодой человек прошел по коридорам, быстро добрался до пропускных дверей и, выйдя из Лувра, в мгновение ока промчался от площади Сен-Жермен-Л'Осеруа в трактир «Путеводная звезда», где и нашел своего коня, благодаря которому через три часа после описанной нами сцены он уже свободно дышал за стенами Манта.

Екатерина, подавляя гнев, удалилась в свои апартаменты, а оттуда прошла в апартаменты Маргариты.

Здесь она застала Генриха в халате, видимо, собиравшегося ложиться спать.

– Сатана! – прошептала Екатерина. – Помоги хоть ты несчастной королеве, от которой отвернулся Бог!

– Пусть герцога Алансонского попросят прийти ко мне, – отпустив мать, приказал Карл.

Де Нансе, решивший после увещания короля повиноваться отныне только ему, в мгновение ока промчался от Карла к его брату и без малейших смягчений передал ему полученное приказание.

Герцог Алансонский затрепетал; он и всегда-то дрожал перед Карлом, а теперь дрожал с тем большим основанием, что, вступив в заговор, он сам создал причины бояться его.

Тем не менее он отправился к брату с рассчитанной поспешностью.

Карл стоял, цедя сквозь зубы сигнал «Улюлю!». Войдя в комнату, герцог Алансонский подметил в стеклянных глазах Карла выражение ненависти – выражение, хорошо ему знакомое.

– Ваше величество! Вы звали меня – я здесь, – сказал он. – Что угодно вашему величеству?

– Мне угодно сказать вам, мой добрый брат, что, дабы вознаградить вас за ту большую дружбу, какую вы питаете ко мне, я решил сделать для вас сегодня то, что всего угоднее вам.

– Мне?

– Да, вам. Поищите у себя в памяти нечто такое, о чем вы мечтали последнее время, но не смели просить меня и что теперь я сам дарю вам.

– Государь.! Я клянусь моему брату, – сказал Франсуа, – что желаю только одного – на долгие годы доброго здоровья королю.

– В таком случае вы должны быть довольны, Алансон: недомогание, которое я чувствовал во время приезда поляков, теперь прошло. Благодаря Анрио я спасся от разъяренного катана, который чуть не вспорол мне живот, и теперь не завидую самому здоровому человеку в моем королевстве. Значит, вы не окажетесь плохим братом, если пожелаете мне чего-нибудь другого, кроме здоровья на долгие годы, – я и так вполне здоров.

– Я ничего не хотел, государь.

– Нет, нет, Франсуа, – начиная сердиться, возразил Карл, – вы хотели наваррскую корону, насчет которой у вас был сговор с Анрио и с де Myи: с первым – чтобы он от нее отказался, со вторым – чтобы он помог вам ее получить. И что же? Анрио от нее отказывается, а де Муи передал мне вашу просьбу, и эта корона, которой вы домогаетесь...

– Что же? – дрожащим голосом спросил герцог Алансонский.

– А то, черт побери, что она ваша!

Герцог Алансонский побледнел; кровь внезапно прилила к сердцу, едва не разорвав его, затем отхлынула к конечностям, а на щеках вспыхнул яркий румянец: при создавшихся обстоятельствах милость, которую оказывал ему король, привела его в отчаяние.

– Но, государь, – заговорил он, дрожа от волнения и тщетно стараясь овладеть собой, – я ничего не хотел, а главное, не просил ничего подобного.

– Возможно, – ответил Карл, – вы очень скромны, брат мой, но другие желали и просили за вас.

– Государь, клянусь Богом, я никогда...

– Не оскорбляйте Бога такими клятвами.

– Государь! Но это значит, что вы отправляете меня в изгнание?

– Вы называете это изгнанием, Франсуа? Черт возьми! На вас не угодишь... Уж не надеетесь ли вы на что-нибудь лучшее?

Герцог Алансонский закусил губу от отчаяния.

– Ей-Богу, Франсуа, – с напускным добродушием продолжал Карл, – я и не знал, что вы так популярны, в особенности – у гугенотов! Но они требуют вас, и я должен признаться, что ошибался. Впрочем, я не мог бы желать ничего лучшего, чем иметь своего человека, родного брата, который меня любит и не способен меня предать, во главе партии, воевавшей с нами тридцать лет! Это умиротворит всех, как по волшебству, не говоря уж о том, что в нашей семье будет три короля. Один бедняга Анрио останется ничем – только моим другом. Но он не честолюбив, и уж он-то примет это звание, которого не домогается никто.