Ковбой не знал, насколько темно бывает в доме по ночам, и потому заблаговременно проверил ступеньки, спустившись с закрытыми глазами. Он сосчитал число шагов от лестницы до двери комнаты повара. Узнал Карл и то, где находится выключатель: справа от двери, рядом с восьмидюймовой чугунной сковородой.

Оказалось, света на лестнице более чем достаточно: Дэнни всегда оставлял включенными две лампочки между первым и вторым этажами. Ковбой прошлепал в носках до нужной двери и распахнул ее.

— Что, Стряпун? Не ожидал увидеть? — спросил Карл, зажигая свет. — Вот и настало твое время подыхать.

Возможно, Дэнни слышал эти слова, а может, и нет. Но его отец сел на постели, щурясь от яркого света, и громко произнес:

— Что ж ты так долго добирался, болван? А ты и впрямь тупее собачьего дерьма. Джейн всегда это говорила.

(Эти слова Дэнни наверняка услышал.)

— Маленькая хромая вонючка — вот ты кто, Стряпун! — орал Карл.

Это Дэнни тоже слышал. Он уже стоял на коленях, вытаскивая из-под кровати чехол с дробовиком.

— А ты, Ковбой, все равно тупее собачьего дерьма! — кричал в ответ его отец.

— Нет, Стряпун! Я не так туп, потому что это ты сейчас сдохнешь!

В грохоте собственного голоса Карл не слышал, как щелкнул предохранитель дробовика. Он не слышал топота босых ног по коридору. Ковбой прицелился и выстрелил из кольта повару в сердце. Доминика Бачагалупо отбросило к изголовью кровати. Он умер мгновенно, на подушках. Карлу было не понять странной улыбки повара, обнажившей белый шрам на его нижней губе. И только Дэнни понял слова, произнесенные отцом за несколько мгновений до смерти.

— Ше бу де, — сумел выговорить Доминик.

Этим словам он научился у Агу и Сяо Ди. В переводе с китайского они означали: «Мне невыносимо с тобой расставаться».

Разумеется, Карлу так и не открылся смысл китайского выражения; зато, увидев позади себя голого человека, бывший помощник шерифа понял, почему повар умер с улыбкой на губах. Он улыбался, поскольку знал, что его громкие крики спасут жизнь сыну. А еще Доминик знал, что их друг Кетчум снабдил Дэнни оружием получше, нежели восьмидюймовая сковородка. Быть может, в свои последние мгновения Ковбой заметил направленное на него дуло «винчестер-рейнджера». Той самой винтовки, годящейся лишь для забав сопливых подростков.

Карл не успел повернуться и выстрелить. Ствол его кольта по-прежнему глядел в пол, когда первым патроном Ковбою разворотило половину горла. Карл попятился и рухнул спиной на ночной столик, раскрошив плечом лампочку в настольной лампе. После второго выстрела Дэнни горло Карла перестало существовать. Оленья пуля была, но сути, уже лишней, но Дэнни почти вплотную приставил дробовик к изуродованной шее Ковбоя и выстрелил, словно зияющая рана была магнитом, притягивающим его оружие.

Если верить словам Кетчума о том, как волки убивают свою добычу, не были ли эти три выстрела из дробовика двадцатого калибра настоящими «поцелуями волков»? Такими же дерзкими и беспощадными?

Дэнни спустился вниз и из кухни позвонил в полицию, сказав, что откроет для них входную дверь и что они найдут его на втором этаже, возле тела отца. Писатель отпер входную дверь, потом поднялся к себе и надел старый спортивный костюм. Он хотел позвонить Кетчуму, но время было слишком позднее. Да и к чему теперь спешить? Когда Дэнни вернулся в отцовскую спальню, следов от трех «поцелуев волков» не было видно. Они потонули в крови. Труп Карла был залит кровью с головы до ног, словно его окатили из шланга. Но мысль о том, сколько работы он задал Люпите, лишь пронеслась по задворкам сознания писателя. Коврик на полу был мокрым от крови. Кровь забрызгала стены, одну доску с фотографиями (ту, что висела над ночным столиком). Дэнни не сомневался: Люпита справится. Она справилась с кое-чем более тяжелым и страшным — пережила потерю ребенка.

А Кетчум был прав насчет красного вина. Дэнни сейчас думал об этом, сидя на кровати возле тела отца. Если бы в ресторане он пил только пиво, то, быть может, услышал бы Ковбоя на несколько секунд раньше и сумел бы выстрелить прежде, чем заговорил кольт сорок пятого калибра.

— Не казни себя, Дэнни, — говорил ему потом Кетчум. — Это я притащил за собой Ковбоя. Я должен был предвидеть, что он может увязаться за мной.

— И ты не казни себя, Кетчум, — говорил ему Дэнни, прекрасно зная, что старый сплавщик все равно не простит себе случившегося.

Когда приехала полиция, в соседних домах светились все окна. Громко лаяли потревоженные собаки. Обычно в такое время Роуздейл крепко спал. Жители близлежащих домов впервые слышали перестрелку и были откровенно напуганы. Некоторые собаки лаяли и сейчас. Войдя в дом и поднявшись на второй этаж, полицейские увидели знаменитого писателя вместе с мертвым отцом. Голова убитого повара покоилась на коленях сына, а тот сидел в изголовье забрызганной кровью постели. Как потом докладывал молодой инспектор убойного отдела, они нашли Дэнни Эйнджела там, где он сказал. В момент их появления писатель что-то напевал своему отцу, а может, читал какое-то стихотворение.

— Ше бу де, — шептал Дэнни, наклонившись над отцовским ухом.

Ни он, ни повар не знали, правильный ли перевод этих слов сказали Агу и Сяо Ди. Действительно ли «ше бу де» означало «Мне невыносимо с тобой расставаться»? Но так ли важна была сейчас точность?

«Мне невыносимо с тобой расставаться», — мысленно повторял Дэнни, обращаясь к любимому отцу, который почти сорок семь лет оберегал его от злобного и тупого Ковбоя. Оберегал с той самой ночи, когда они бежали из Извилистого.

Когда приехали полицейские, Дэнни впервые заплакал. Для него началось невыносимое расставание с отцом. Возле дома помимо двух полицейских машин стояла карета «скорой помощи». У всех трех машин продолжали вертеться включенные мигалки. Полицейские уже знали краткую версию, сообщенную им по телефону. В дом проник вооруженный злоумышленник, застреливший отца известного писателя. Сам писатель выстрелами из дробовика убил злоумышленника. Но молодой инспектор сразу понял, что дело тут гораздо сложнее заурядного вторжения в чужой дом. Полицейский с большим почтением отнесся к мистеру Эйнджелу. Понимая, каково сейчас писателю, он не торопил Дэнни. Пусть хоть немного придет в себя, соберется с мыслями. Учитывая возраст злоумышленника и то, что писатель стрелял в него с близкого расстояния и несколько раз (хотя первый выстрел уже был смертельным), полицейский детектив понимал: случившееся имеет под собой давнюю историю.

Инспектор не торопил Дэнни, однако он не мог сидеть здесь всю ночь.

— Мистер Эйнджел! — позвал он. — Сэр, если вы готовы, пожалуйста, расскажите о случившемся.

Его слова произвели странное действие. До сих пор знаменитый писатель плакал, как плачут взрослые люди. Теперь он вдруг заплакал, как мальчишка. А Дэнни действительно плакал сейчас, как двенадцатилетний мальчишка, словно Карл застрелил его отца не только что, а еще тогда, в Извилистом. Говорить писатель не мог, но жестом указывал на дверной проем.