– Это перешло все границы, Терри, проваливай!

– Это он беспределит…

Катрин помогла Франклину подняться. Он потёр челюсть и, ещё пошатываясь, встал в боевую стойку. Из угла, где сидела пивная компашка любителей рэгби, послышались одобрительные возгласы.

Билли схватил Терри за руку.

– Пойдём-ка поговорим, дружище… – и потянул его к чёрному ходу. Они вышли в маленький дворик, заставленный бочками и коробками. В безоблачном небе сияло ослепительное солнце. – Нам с тобой надо как следует всё обкашлять, Терри…

– Слишком поздно, Биррелли, мать твою… – Терри замахнулся на Билли, но тот с лёгкостью увернулся и уложил его шикарным левым хуком.

Пока Терри барахтался на земле, Билли потирал костяшки пальцев. Ударился. Жирная тупая тварь!

Во двор вышли Рэб, Шарлин, Катрин, Лиза и Алек Почта. Последний подвалил шатаясь к Билли.

– Порядок, чемпион?

Он встал в стойку и принялся изображать короткие удары в сторону неподвижно стоящего Билли. Тут его прихватил жестокий приступ кашля, он прислонился к стене, отплёвываясь мокротой.

Тем временем Катрин и остальные помогли Терри встать. Подошёл Франклин и заорал:

– Если ты сейчас же не вернёшься в отель, это будет конец твоей карьеры!

Обернувшись, Катрин заголосила как иерихонская труба:

–Ты ещёб будешь что-то говорить про мою карьеру! Заткни хайло, мудило! Ты уволен, и проваливай, пока не отлупили по жирной потной заднице!

– Да сказали ж тебе, иди в хуй! – Лиза плюнула и указала пальцем на дверь.

Франклин какое-то время стоял и смотрел на них. Сучка ебанутая, кучка шотландских люмпенов промыла ей мозги… у них, должно быть, какой-нибудь крейзанутый культ. Он знал, что нечто подобное должно было случиться. Он взглянул на нашивку, украшавшую футболку Рэба. Что за поебень, какая-нибудь кельтская сайентологическая школа? Он ещё займётся этим!

– Двигай, – сурово сказал Билли Биррелл.

Франклин повернулся на каблуках и вылетел пробкой.

– Без обид, Рэб, – сказал Билли и посмотрел на него, потом на Катрин, – но может, вам пора притормозить и выспаться.

Они переглянулись, потом посмотрели на Билли. Рэб кивнул, и они прихватили Терри. Лиза что-то крикнула Билли – чего, мол, уставился. Он смотрел, как они ретуруются нетвёрдой походкой, брат и старый друг, и медленно качал головой. Билли думал о разнице между ним и такими, как они. Они замечают только машину, шмотки и чёткую тёлочку под ручку. Они не видят, сколько он вынужден работать, им не приходится идти на риск, им не знакома тревога за собственное дело. Иногда он им даже завидовал. Они могли себе позволить расслабиться: просто взять и убраться в полнейшие кашевары. Подобную роскошь он не позволял себе уже много лет. Но и о своём занятии он не сожалел. Человеку необходимо уважение, а в Британии единственный способ его добиться, если только ты не родился с серебряной ложкой во рту и у тебя нет нужного акцента, – это деньги. Раньше уважение зарабатывали, как его отец или Дункан Юарт, папа Карла. Но теперь всё иначе. Видишь, с каким презрением относятся к таким деятелям даже в их собственном окружении. Говорят, что многое изменилось, но ни фига, стало только хуже. А произошло следующее… на хуй эту тему.

А каким был бы теперь Голли, если б остался жив?

Глаза Голли частенько ему являлись. Чаще всего он видел их, когда спал в одиночестве; когда Фабьен уезжала во Францию и начинался период отсутствия в их «тяни-толкай» отношениях, а он ещё не сподобился заменить её местным аналогом. Огромные шары малыша Энди Гэллоуэя не смотрели на него живо или озабоченно, но зияли смертью и пустотой, рот, застывший в беззвучном крике, сочился кровью, капли которой оставались на крупных белых зубах. Из уха кровь струилась по золотому штифту в мочке. Билли придерживал его безжизненную голову, от этого руки его и одежда пропитались металлическим запахом крови. Он чувствовал его вес, и насколько маленьким и лёгким казался Голли при жизни, настолько тяжёлым было его мёртвое тело.

Тогда у Билли во рту появлялся металлический привкус, как будто он посасывал старую двухпенсовую монету. Последнее время он старался избавиться от этого наваждения, но оно всё время возвращалось. И вот теперь, в этом баре, спустя столько лет, он снова почувствовал этот вкус. Чувство утраты и психичекая травма оставили по себе фантомное послевкусие. Живот свело, и желудок подёрнулся судорогами, как будто на дне его лежал здоровый кусок мрамора.

А ещё, как пузырилась кровь на Голлиных губах, будто в эту секунду он ещё дышал, делал последний вдох. Но Билли не допустил этой мысли, он знал, что Голли мёртв и воздух выходит из его лёгких.

Он вспоминал, как вопил Карл, как Терри рвал на себе волосы. Билли хотелось двинуть обоим, сказать, чтоб они заткнулись. Ради Голли, заткните ебальники. Проявите уважение к парню, мать вашу. Скоро Терри поймал его взгляд. Они кивнули друг другу. Терри шлепнул Карла. Нет, в Шотландии прани друг друга не шлёпают. Это кокни шлёпают своих миссус по заднице, оттуда всё пошло. Нет, то была звонкая затрещина. Терри не расслабил кисть, это вам не девичий, не пидорский шлепок. Билли помнил это. Тогда это казалось пиздец как важно. Теперь всё это ему представлялось полнейшей дичью, вызывало пренебрежение и грусть. Что толку бояться собственных вредных привычек, к ним-то мы как раз можем приспособиться, они беспокоят нас лишь изредка. Мы опасаемся неожиданных, непредсказуемых, брутальных импульсов, которые приходится сдерживать всеми силами, порывов, которые никто не видит и, надо надеяться, не увидит.

Но с Голли это произошло.

Иногда Билли недоумевал, как это всё удерживалось у него в голове. Он знал, что личность, как правило, проявляется в поступках, а не в словах или мыслях. Ещё задолго д того, как он занялся боксом, Билли усвоил, что сушествуют чувства, которые лучше не выказывать, – это страх и сомнение. Если скрывать, они часто терзают ещё больнее, но Билли справлялся. У него не было времени на исповедальную традицию и прочий садомазохизм, и когда подобная эмоция угрожала его равновесию, он раскусывал её, как таблетку, и проглатывал вышедшую из неё энергию. Лучше так, чем давать кому-то волю разбирать по винтикам собственную репу. Обычно это срабатывало, но однажды не прошло.

Когда на ринг выплыл призрак Голли.

А совсем недавно его серьёзно тряхнуло. Билли размышлял о Фабьен, о своих партнёрах Гилфилане и Пауэре и решил пройтись по кладбищу, где был похоронен Голли. Он подошёл к могиле, там сидел какой-то мужик и бормотал себе под нос. Похоже было, что он разговаривает с Голли. Билли смутился, прошёл мимо, стараясь отогнать от себя эту мысль. Может, это какой-нибудь алкан на излечении сидит бормочет всякий бред. Однако на алкана он был не похож. На нём был галстук и под плащом угадывалась какая-то униформа.

Происшествие разбередило рану. Он был практически уверен, что мужчина произнёс «Эндрю». По всей вероятности, это был всего лишь фантом, след былого горя, но он пророс в нём, как бурьян, как дикий виноград на кладбище.