У Вулфа, правда, возникли некоторые затруднения с Гарпом по поводу сигнальных экземпляров — он ни за что не хотел показывать ему суперобложку книги. Однако теперь Гарп относился к «Бензенхаверу» без особого энтузиазма, так что Джону Вулфу ничего не стоило водить его за нос.

В итоге и сам Гарп увлекся предстоящей поездкой и говорил только о тех книгах, которые собирается написать. («Добрый знак!» — сказал Джон Вулф Хелен.)

Дженни и Роберта отвезли Гарпов на машине в Бостон, откуда они вылетели в Нью-Йорк

— Вы насчет самолета не тревожьтесь, — сказала им на прощанье Дженни. — Он не упадет!

— Господи, мама! — воскликнул Гарп. — Ты-то откуда знаешь? Самолеты вечно падают.

— А ты в самолете маши руками, как крыльями, — посоветовала Дункану Роберта.

— Какие глупости! Не пугай его, Роберта, — сказала Хелен.

— А я и не боюсь! — воскликнул Дункан.

— Если твой папа все время будет говорить, — сказала Дженни, — вы нипочем не упадете.

— Если он все время будет говорить, мы и приземлиться никогда не сможем, — возразила Хелен.

Гарп вдруг обиделся и заявил:

— Если вы немедленно не прекратите ваши шуточки, я весь полет буду нарочно портить воздух, и в итоге произойдет большой взрыв.

— Ты лучше почаще пиши нам, — попросила Дженни. Вспомнив милого Тинча и его последнее путешествие в Европу, Гарп сказал, матери:

— На этот раз, мам, я буду просто вп-п-питывать и вп-п-питывать вп-п-печатления! И не собираюсь п-п-писать ни с-с-слова!

Они оба посмеялись немного этой шутке, а Дженни даже чуточку всплакнула, хотя это заметил только Гарп и поцеловал мать. Зато Роберта, которую перемена пола сделала прямо-таки взрывоопасной в плане поцелуев, перецеловала всех по нескольку раз.

— Господи, Роберта, да уймись ты! — упрекнул ее Гарп.

— Ты не волнуйся, я присмотрю за нашей старушкой, пока тебя не будет, — пообещала Роберта, обнимая Дженни своей огромной ручищей; рядом с ней Дженни казалась прямо-таки лилипуткой, и Гарп вдруг заметил, что его мать совсем поседела.

— Мне никакого присмотра не требуется, — строго сказала Дженни Филдз.

— Еще бы! Мама у нас сама за всеми присматривает! — поддержал ее Гарп, а Хелен обняла Дженни, потому что знала, насколько это правда.

Из иллюминатора самолета Гарп и Дункан хорошо видели, как Дженни и Роберта машут им с балкона аэровокзала. В салоне им, правда, пришлось некоторое время объясняться со стюардессой, потому что Дункан непременно хотел сидеть у окна и слева от прохода.

— Но справа от прохода у окна тоже очень хорошо сидеть, — уговаривала его стюардесса.

— Не очень, если у вас правого глаза нет, — возразил ей Дункан, и Гарп про себя восхитился тем, с какой отвагой его мальчик воспринимает свое увечье и как спокойно говорит о нем.

Хелен и малышка устроились справа от них через проход.

— Ты бабушку видишь? — спросила Хелен Дункана.

— Да, — ответил он.

Несмотря на то что на балконе собралась целая толпа провожающих, непременно желавших видеть, как взлетит самолет, Дженни Филдз все равно выделялась своим белоснежным медицинским нарядом.

— Интересно, почему это бабуля выглядит такой высокой? — спросил у Гарпа Дункан, и действительно: плечи и голова Дженни Филдз возвышались над толпой. И Гарп догадался: это Роберта подняла его мать под мышки, точно ребенка. — Ой, да это же Роберта ее подняла! — воскликнул, тоже догадавшись, Дункан. Гарп смотрел на мать, взлетевшую в воздух, чтобы помахать им на прощанье, поднятую сильными руками бывшего «крепкого орешка» из «Филадельфия Иглз». Улыбка у Дженни в эти мгновения была смущенная, доверчивая и так тронула его, что и он замахал ей в ответ, прекрасно понимая, что сквозь стекло Дженни ничего не увидит. Впервые в жизни мать показалась ему старой и усталой, он отвернулся и стал смотреть через проход на Хелен и их крошечную дочку.

— Ну вот, кажется, взлетаем, — сказала Хелен, и Гарп взял ее за руку через проход, потому что знал: Хелен ужасно боится летать.

В Нью-Йорке Джон Вулф поселил их в своей квартире; спальню он предоставил Гарпу, Хелен и малышке Дженни, а гостевую комнату любезно согласился разделить с Дунканом.

Взрослые изрядно засиделись за ужином и выпили слишком много коньяка. Гарп рассказывал Джону сразу о трех романах, которые собирался написать в ближайшем будущем.

— Первый будет называться «Иллюзии моего отца», — говорил Гарп, — и речь в нем пойдет об отце-идеалисте, который постоянно придумывает для своих детей этакие «маленькие утопии». А когда дети подрастают, он организует маленькие колледжи, где тоже старается создать утопическую атмосферу. Однако все терпит крах — и колледжи, и дети. Сам же он все пытается выступить в ООН с давно подготовленной речью, которую постоянно пересматривает и улучшает, однако его даже на порог не пускают. Затем он делает попытку построить бесплатную лечебницу, но и это предприятие терпит крах. Затем начинает борьбу за введение общегосударственной бесплатной транспортной системы. Между тем жена от него уходит, дети взрослеют, и чем взрослее они становятся, тем сильнее бьет их жизнь — обычная история. Да и общего у них — только ужасные воспоминания об утопических условиях, в которых отец пытался их выращивать. В конце концов этот великий «утопист» становится губернатором Вермонта.

— Вермонта? — переспросил Джон Вулф.

— Да, Вермонта, — сказал Гарп. — Но на самом деле он воспринимает себя как великого правителя некоего государства и принимается строить очередную утопию. Ну, в общем, ты понимаешь!..

— «Король Вермонта»! — воскликнул Джон Вулф. — Неплохое название. Гораздо лучше, чем то, первое.

— Нет-нет, — возразил Гарп. — Это же совсем о другом. Кстати, вторая книга будет называться «Гибель Вермонта».

— И в ней будут те же действующие лица? — спросила Хелен.

— Нет-нет, — сказал Гарп. — Это совсем другая история.

— Ну что ж, пока что твой замысел мне нравится, — сказал Джон Вулф.

— Во второй книге однажды после зимы весна так и не наступает… — начал рассказывать Гарп.

— Да в Вермонте настоящей весны и не бывает никогда! — заметила Хелен.

— Нет-нет, — нахмурился Гарп, — не так. В тот год там и лето не наступает, зима никак не кончается, и вдруг однажды солнце пригревает так сильно, что все почки на деревьях разом распускаются. Возможно, в мае. Словом, за один день набухают почки, все деревья покрываются листвой и цветами, а уже через день все цветы опадают, листочки сворачиваются от холода, и наступает осень.

— Чересчур короткий период выгонки и опадания листьев? — спросила Хелен.

— Очень смешно! — кисло улыбнулся Гарп. — Но происходит именно это. И снова наступает зима; и теперь зима будет вечной.