– Ника… я знаю, ты меня простишь… потом, когда-нибудь, хоть я и не стою этого. Кому, как не мне, следовало понимать, что тебя обмануть невозможно? Я лгал тебе – всегда, и ты это чувствовала. И не могла ответить на любовь, которая была любовью лишь наполовину. Все остальное – оскорбленное самолюбие… за тысячу лет я так и не смог справиться с ним – не отомстив Иану Дорэ.

Голос его дрогнул, перешел почти в шепот.

– Как справедливо заметил наш мудрый спутник, я сам создал для себя ловушку. Жаль, что от этого страдала и ты. Но… все уже позади. Я тоже разглядел наконец своего «дракона», и мы оба теперь свободны.

Но, Боже мой, как же я устал! Одного хочу – проспать лет сто в Заветной роще асильфи, чтобы забылись все черные думы…

Черные думы коплю,

словно в груды агаты слагаю.

Дивные где берега

белого слова «люблю»?

В трюме соль соли земли

вечным грузом нетающей боли.

В бухте надежды любовь

прочно сидит на мели.

Мрачен покой твой и мудр,

океан одинокой печали.

Мертвая зелень луча,

раковины перламутр…[1]

Он прочел это все тем же полушепотом, не сводя глаз с заходящего солнца, и умолк.

Капитан Хиббит, глядя на понурившуюся Веронику, тихонечко скрипнул зубами.

– Ты и впрямь опасный тип, кавалер ван Хорн! – сказал он ровным голосом. – Твои стишки?

– Нет, – ответил тот. – Их написал человек – петербургский поэт, ныне покойный. Ника его знала. Солнце вот-вот зайдет… Кажется, я сказал все, что хотел. Твоя очередь, капитан.

– В смысле?

– Все мы поняли что-то важное в конце пути, как и предвещал Михаил Анатольевич. А ты?

Кароль на мгновение вытаращил на него глаза. И фыркнул насмешливо:

– Я?.. Ничего я не понял. У вас все так красиво, ребята, до чертиков! Куда уж мне, с солдатским-то рылом, в ваш поэтический ряд! Увольте.

Он встал и принялся отряхиваться от песка.

– Всё позади, все свободны, я рад. Разбегаемся сразу или посидим на прощанье в каком-нибудь славненьком кабачке? Есть у меня такой на примете, да не один, и я бы, например, с удовольствием…

Овечкин поднялся тоже, протянул руку Веронике.

Капитан не договорил. Проклятье… она так и не взглянула на ван Хорна, и по виду ее было совершенно невозможно определить, о чем она думает. Рада, что встретила наконец своего ангела, или не очень?..

– И я не откажусь, – сказал вдруг Михаил Анатольевич. – Бокал шампанского был бы сейчас очень кстати. Не правда ли, Вероника Андреевна?

Кароль напрягся в ожидании ответа.

Бокал, другой… а там, глядишь, и станет ясно, кого она предпочитает в провожатые…

И тут, не дав Веронике ответить, прямо посреди их маленькой компании неожиданно появился из воздуха какой-то незнакомец, заставив всех четверых в испуге шарахнуться по сторонам.

После секундного замешательства оказалось, впрочем, что капитану Хиббиту этот внезапный визитер был знаком очень даже хорошо.

– Ба! – радостно воскликнул Кароль. – Себастьян! Какими судь…

И осекся, увидев в руках у новоприбывшего ярко блеснувшие в последних лучах солнца серебряные наручники.

– Какими, какими… по твоему же высочайшему повелению, – сказал посланец Немезиды хрипловатым, но приятным баритоном и, шагнув вперед, мгновенно заковал его в зачарованное серебро. – Ты спятил окончательно, Кароль? Я тебе кто – стражник, мент?!

– Ч-черт, – обескураженно протянул капитан. – Мог бы хоть не при даме…

– Познакомь, кстати, – друг его отступил, окинул внимательным взглядом всю компанию. – Ради кого сыр-бор?

– Знакомься… Вероника Андреевна Крылова, Михаил Анатольевич Овечкин, кавалер ван Хорн. А это, друзья мои, полковник Герьер… Себастьян, их-то не трогай!

– Я подумаю, – пообещал тот, зазывно глядя на Веронику. – Позвольте ручку, мадам… значит, вы и есть та самая замечательная земная писательница, которая выдала врагу все наши государственные секреты?

Вероника, хотя была встревожена не на шутку, не смогла удержаться от улыбки.

– Та самая, – ответила она с некоторой даже кокетливостью, и Кароль понял, что и на нее уже успело произвести впечатление неотразимое обаяние этого чертова полковника, устоять перед которым не могла ни одна женщина.

Себастьян Герьер принадлежал к тому редкому типу мужчин, что способны видеть королеву в любой представительнице слабого пола, хотя бы и в замарашке с помойки, – и не только способны, но и видят. При нем начинала кокетничать даже несгибаемая «железная леди», кавалер-майор Эме Каваль…

И не то чтобы такой уж Адонис – коренастый, плотненький, мундир вечно расстегнут, шевелюра всклокочена!..

Полковник поцеловал даме руку и выпрямился.

– Мечтаю прочесть ваши сочинения. И прочту – вот только протрезвею.

– Они не стоят такой жертвы, – мило улыбнулась Вероника.

В ответ он снова обласкал ее сияющим взглядом своих удивительных, золотистого цвета глаз, и Кароль не выдержал.

– Везет вам, Вероника Андреевна, на каких-то расхристанных асильфи! – в сердцах сказал он. – Мечтали увидеть, нате вам – сразу два за вечер, и один другого чище!

– Вы ангел? – спросила она у полковника.

– Имею такое несчастье, – тот ухмыльнулся.

И посмотрел на Овечкина.

– А вы, как я понимаю, маг из Петербурга. Рад встрече.

Он обменялся с Михаилом Анатольевичем рукопожатием и повернулся к ван Хорну.

– О тебе, кавалер, я, кажется, слышал. Пропавший без вести отпрыск ван Хорнов из Торна? Они, между прочим, ищут тебя на Земле. С первого дня, как открылись ворота.

Тот кивнул.

– Сегодня найдут.

После чего Себастьян Герьер обратился ко всем троим:

– Ну вот что, друзья… некоего зеленого соглядатая я отсюда уже отослал. Договоримся так – я вас не видел. Прибыл на Драконий и застал тут одного этого прохвоста, капитана Хиббита. Вы сейчас же возвращаетесь восвояси – пробиватели есть?.. отлично, – и больше на квейтанской территории глаза никому не мозолите. К ван Хорну последнее не относится, но тем не менее я посоветовал бы ему немедленно оказаться в Торне, под защитой семейного клана. Всё. Люблю, целую…

– Извините, – решительно сказала вдруг Вероника. – Но так не пойдет, и ни о чем мы не договоримся. Капитан Хиббит нарушил закон по моей вине, и я не могу допустить, чтобы он ответил за это один. Забирайте и меня тоже. Я выступлю свидетелем защиты на суде… ну или в крайнем случае отвечу вместе с ним.