Он вдруг увидел, как у бензозаправки появилась знакомая легковушка. Въехала под навес, замедлила ход и двинулась вдоль колонок. Сравнялась с микроавтобусом. Исчезла на мгновение за его лакированным корпусом. Опять показалась и медленно, не останавливаясь, мигая желтым поворотным огнем, выехала из-под навеса, двинулась дальше.

Появление легковушки было неожиданным, ошеломляющим, хотя до этого он ждал ее, был уверен, что она возникнет. Теперь же медленное движение маленькой военной машины напугало его. Вернуло из несуществующего чудного прошлого, куда он хотел скрыться, в неизбежное, грозное настоящее. Страх толкнул его вперед, к проезжей части. Он хотел побежать, закричать, замахать руками. Остановить легковушку и находившегося там Офицера. Указать на микроавтобус, в котором таилась смертельная опасность. Но его порыв был остановлен. По проезжей части, накатываясь, светя фарами, блестела бамперами, несла перед собой вал звука и света лавина автомобилей. Она отрезала его от бензозаправки. И он стоял среди мигающих огней и стекол, хватая ноздрями ветер, пропитанный сладким бензином. Отступил в тень деревьев. Из-под липы стал наблюдать за легковушкой.

Желтый поворотный огонь продолжал мигать. Видно, водитель нервничал и забыл его выключить. Машина медленно продвигалась мимо закрытых чугунных ворот. Не остановилась и проследовала дальше, вдоль изгороди. У крайнего каменного столба, где изгородь изгибалась и уходила вглубь, машина остановилась, и из нее, быстрые, едва различимые, стали выскакивать люди. Они пригибались, темные, как комочки, укатывались в темноту за угол и пропадали в непроглядной мгле. Машина, все так же мигая, тронулась, резко прибавила скорость, выскочила на проезжую часть и, сливаясь с потоком, умчалась. Белосельцев стоял под липой, уже не вмешиваясь в происходящее, не в силах остановить того, что должно было случиться.

Он представлял, как группа захвата проскальзывает вдоль изгороди. Обнаруживает прогал. По одному, оглядываясь в темноту, проникает внутрь. Вот она двинулась цепочкой, шурша бурьяном, на отдаленные, притушенные огни штаба.

Но не один Белосельцев следил за группой. Недвижный, похожий на кристалл микроавтобус тоже следил за ней. Волны слежения чутко шарили в темноте, проникали сквозь изгородь, находили в бурьяне пробиравшуюся группу захвата, пересчитывали ее, сопровождали к штабу.

Мимо заправки, белая, широкая, неся над собой яркие красно-лиловые вспышки, промчалась милицейская машина. Встала у ворот штаба. Из распахнутых дверей вышли люди в милицейской форме, с короткоствольными автоматами. Стали озираться, не подходя к воротам, удаляясь от машины, которая продолжала стоять, рассылая по сторонам ядовитые кляксы света.

Белосельцев понимал смысл происходящего. Чувствовал посекундно, как время сжимается в черный кружок, в сверхплотную точку, как яблочко мишени. И в том месте, куда, поражая мишень, влетало время, в темноте за оградой ударили автоматы. Несколько яростных злых очередей. Через паузу еще одна, длинная, захлебывающаяся. И в черном небе, над оградой, пронесся красный трассер.

Милиционеры от машины побежали к воротам, стали вбегать в открытый проем. Когда первые двое оказались за воротами, а другие двое замешкались, освещенные красно-фиолетовой мигалкой, ожил микроавтобус. Слюдянистые стекла опустились, в них появились лица, плечи, длинные стволы. Из окон микроавтобуса, с той и с другой стороны, ударило оранжево-белое пламя, загрохотали очереди. Белосельцев увидел, как в рваном огне из двух стволов вонзаются в ночь длинные разящие иглы, прокалывают милицейскую машину, милиционеров. Один из них упал у ворот, и его, лежащего, продолжали щупать колючие иглы. Они отскакивали под разными углами от асфальта, рикошетом летели в ночь.

Один из стволов повернулся, хлестнул по проспекту, по липам, по соседнему дому с горящими окнами. На балконе с бельем кто-то истошно закричал. Автобус, не зажигая подфарников, рванул с места, окна его закрылись – темный, глянцевитый, он вынесся на проспект и исчез. Белосельцев слушал, как падают ему на голову срезанные очередью веточки, как на балконе дома кто-то продолжает истошно кричать. Милицейская машина, осев на пробитых колесах, продолжала мигать. В пульсирующем свете, то красном, то фиолетовом, лежал милиционер. А мимо, заполняя проспект шумным лакированным роем, неслись автомобили, бросали слепящие хрустальные пучки света.

Белосельцев кинулся к воротам, перебегая асфальт, трамвайные рельсы, видя, как вслед за ним, привлеченные выстрелами, перебегают прохожие. Обгоняя Белосельцева, к воротам подкатил автобус, из него стали выпрыгивать омоновцы в бронежилетах и шлемах. В руках они держали длинноствольные автоматы. Омоновцы бежали к изгороди, за угол и в приоткрытые ворота. Они оцепили подбитую машину и лежащего милиционера.

– Говорит Сто первый!.. Нахожусь у объекта!.. Подбит милицейский «Форд»!.. Один труп!.. Блокируем главный вход!..

Белосельцев подслушал отрывок доклада, который делал по рации омоновец в белом, напоминавшем яйцо шлеме. Из-под шлема скользнули по Белосельцеву настороженные злые глаза. Омоновец подхватил автомат и, лязгая железом, тяжело побежал к воротам.

– Всем отойти!.. Не задерживаться!.. А ну отойди!.. – отгоняли подходивших людей омоновцы в шлемах, перчатках, в хрустящих комбинезонах, похожие на мотоциклистов.

– Там бабку на балконе убили! – сказал кто-то из прохожих, всклокоченный, наспех одетый, видно, он выскочил из соседнего дома. – В бабку зачем стрелять!

За воротами из сумрака, возникая и пропадая в мерцаниях мигалки, надвигались люди. Белели шишаки, маслянисто поблескивали комбинезоны, торчали воздетые стволы автоматов. Белосельцев заметил, что центром приближавшейся группы был человек. Еще не разглядев его, не различив лица, он узнал в нем Офицера. Его вели двое, вывернув назад руки, поддергивая их вверх, понукая. Остальные охватили их полукругом, окружили торчащими вверх стволами.

Они приблизились к воротам. Замешкались. Прошли сквозь раздвинутые створы. Белосельцев мог теперь разглядеть Офицера в переменном свете мигалки. Офицер был без фуражки, в растерзанном кителе, с полуоторванными на плечах рукавами. На груди виднелся знак организации – пятиконечная красная звезда. На лице липко, слепо чернел окровавленный глаз. Другой затравленно озирался. Усики колюче топорщились, а по худой длинной шее пробегала конвульсия, словно он был готов разрыдаться.

Омоновец, говоривший по рации, подошел к Офицеру. Вгляделся в него:

– Ну что, блядь, допрыгался? Вот он, труп! Теперь тебе вышка! – И вдруг коротко, тупо ударил его поддых, так, что Офицер охнул, стал сгибаться, падать вниз лицом, но державшие поддернули его, выпрямили, а омоновец еще раз с силой ударил его в живот.

Белосельцев почувствовал, как слепая жаркая ненависть прянула ему в глаза. Он бросился на омоновца с криком:

– Не бей!.. Ответишь за избиение!..

Почувствовал, как падает, зацепившись за чью-то подставленную ногу. И пока он падал, в падении его нагнал оглушающий удар в затылок. И уже на земле, полуглухой от удара, услышал: