Джеллико, получившему донесение, в очередной раз не понравилась перспектива разделять Гранд-Флит – он предпочел бы вывести все свои силы разом. Адмиралтейство эту идею отвергло, стремясь поберечь большие корабли, двигатели которых пугающе быстро изнашивались из-за частых выходов в море. Дредноуты Битти и контр-адмирала сэра Джорджа Уоррендера вышли в страшную непогоду, из-за чего часть конвоя из эсминцев и легких крейсеров пришлось отослать обратно. Шесть британских линкоров и четыре линейных крейсера – два корабля из их эскадры еще не вернулись с Фольклендов – оставались у Доггер-банки почти без поддержки. Тем временем на них шел весь немецкий флот в составе 18 дредноутов, 8 додредноутов, 9 крейсеров и 54 эсминцев. Все вело к худшему кошмару Джеллико: превосходящие силы немецкого флота шли на небольшую часть Гранд-Флита, обладая достаточной огневой мощью, чтобы уничтожить его, а с ним и превосходство Британии в больших кораблях.

Гиппер поначалу без энтузиазма отнесся к идее обстрела британских городов, которую считал стратегически бессмысленной и противоречащей джентльменскому кодексу его профессии. 29 ноября он писал в дневнике, что если Германия хочет рискнуть своими драгоценными большими кораблями, то лучшего способа, чем бой с Королевским флотом, не придумаешь. Обстрел берега – это бестолковая затея, а не серьезная военная операция. Кроме того, его пугали британские минные поля. «Бесславно пойти на дно без боя – это был бы печальный конец моей карьеры», – рассуждал он, меряясь с Битти склонностью жалеть себя{742}.

В 8:05 туманного 16 декабря в курортном йоркширском городке Скарборо офицер береговой охраны Артур Дин увидел на горизонте два линейных крейсера. Подойдя на 550 м к городской крепости, они начали непрерывную пальбу по берегу, идя вдоль него через залив Саут-Бей, затем развернулись и точно так же прошли в обратную сторону. Grand Hotel, где пожилые вдовы, которыми изобиловал городок, читали письма за накрытыми к завтраку столиками, получил несколько прямых попаданий. Была снесена торцевая стена ратуши, витрины магазинов и пансион на утесе Святого Николая, а также ряд домов на Столби-Роуд. Мировой судья по имени Джон Холл как раз одевался, когда в спальню угодил снаряд и лишил его жизни. В 30 км оттуда, в Уитби, такие же разрушения и кровопролитие учинили еще два немецких крейсера – один снаряд снес западную травею древнего аббатства, другой превратил в груду щебня домики по Эск-Террас. В соседнем Хартлпуле за полчаса обстрела немецкие корабли разрушили банк Lloyds и взорвали газопровод. После этого флотилия Гиппера отправилась обратно.

Тем временем у Доггер-банки всю ночь и на следующее утро эсминцы обоих сторон периодически замечали друг друга и завязывали перестрелку, насколько позволяло бурное море. Как и в Гельголандской бухте, немецкая артиллерия показала свое превосходство: британские эсминцы получили несколько попаданий, тогда как корабли Ингеноля оставались невредимыми. Битти и Уоррендер пытались просчитать значимость действий противника, пока им не сообщили радиограммой, что немецкие корабли обстреливают Скарборо. Теперь подходящие курсы перехвата предстояло разрабатывать адмиралам, находящимся в море. Уоррендер радиографировал Джеллико и линейным крейсерам: «Скарборо под обстрелом; я следую к Гуллю». Задира Битти ответил: «Правда? А я следую в Скарборо». Но пока британские большие корабли шли на запад, видимость к концу утра катастрофически ухудшилась. Британским и немецким судам всех мастей и размеров пришлось, периодически постреливая, пробираться в густом тумане наугад, не зная, где и что делает противник.

Где же находился в это время Ингеноль и основные силы немецкого флота? В 5:45, узнав, что эсминцы схватились с британскими кораблями, немецкий адмирал возомнил, что в схватке участвует весь Гранд-Флит. Застать британцев врасплох не получалось. Ингеноль вышел в море, исключительно чтобы поддержать рейд Гиппера, не имея на руках мандата от кайзера на крупное сражение. Он поспешно повернул обратно, не подозревая, что в результате разминулся с Битти и Уоррендером и проворонил величайшую в этой войне стратегическую возможность для немецкого флота.

Все позднее утро и начало дня противоборствующие легкие корабли играли в салки в тумане, периодически замечая друг друга и перестреливаясь, притом что местонахождение Гиппера оставалось для больших британских кораблей загадкой. В своем докладе впоследствии Уоррендер досадовал: «Они вышли из одной стены дождя и скрылись за другой». Битти внезапно решил повернуть на восток, надеясь повысить свои шансы отрезать отступающего Гиппера. Он просчитался. Держи он прежний курс на запад, уже через час встретил бы немецкие линейные крейсеры – другое дело, что исход этой встречи ему вряд ли пришелся бы по душе. Битти мог бы выйти и победителем, однако – учитывая дальнейшую судьбу его эскадры у Ютландии, где два корабля были потоплены и еще два получили сильные повреждения, – он мог и потерпеть катастрофу. Пока же, 16 декабря, он упустил Гиппера, который целым и невредимым ускользнул в Вильгельмсхафен. Оба флота дошли до своих портов базирования, не потеряв ни единого корабля, хотя два британских эсминца пришлось ставить в доки на ремонт. К огорчению Королевского флота, последняя возможность для крупного морского сражения в 1914 году была упущена.

Мичман Чарльз Дэниел с дредноута Orion отметил тем утром, что, если флот упустит немцев, его репутация «будет, видимо, смешана с грязью в глазах британской публики». Пять дней спустя, когда худшее уже случилось, молодой человек добавил с грустью: «Мы не забудем, как упустили эти немецкие крейсеры, и при мысли о том, как замечательно было бы их потопить, досада становится еще острее»{743}. Британцы так и не вычислили точную цель Гиппера, однако знали, что он на подходе, но не попытались отогнать его от берега, пожертвовав жизнями 107 взрослых и детей в Скарборо, Уитби и Хартлпуле. Еще 500 с лишним мирных жителей было ранено. Таким образом, Королевскому флоту не удалось перехватить корабли противника (после раскрытия его намерений Сороковым кабинетом), даже столкнувшись с частью немецких эскадр. День вышел бесславным, хоть и показательным для морской войны дорадарной эпохи.

Главным недостатком Королевского флота, который блестяще проанализировал Эндрю Гордон, была косность мышления офицеров и пресмыкательство перед высоким начальством: капитаны дожидались приказов адмирала, а если таковых не было или они были недостаточно четкими (чем нередко грешил Битти), подчиненные ни в какую не отваживались думать и действовать самостоятельно{744}. Своей атмосферой линкоры XX века напоминали плавучие закрытые школы, где даже старосты – капитаны – боялись решать что-то без согласия и ведома «директора». Дважды во время похода на Скарборо были упущены возможности, поскольку капитаны тщетно ждали руководящих указаний от вышестоящих. В одном случае, когда флагманский корабль флотилии эсминцев резко отвернул в сторону, потому что руль управления заклинило немецким снарядом, остальные тут же последовали за ним.

Однако на что же рассчитывали немцы, обстреливая прибрежные городки? Это был акт чистого терроризма, не имевший стратегической цели, призванный лишь деморализовать британский народ, заставив ощутить свою уязвимость перед немецким «страхом и ужасом». Однако вместо этого они лишь подлили масла в огонь ненависти британцев к врагу и укрепили в желании сражаться. Если 4 августа британцы не испытывали особых враждебных чувств к подданным кайзера, к концу года поступки немцев и союзническая пропаганда разожгли настоящую злость в некоторых сердцах. 22-летний Джеймс Колвилл с Lancaster писал после того, как корабли Гиппера сделали 18 декабря свое черное дело: «Может, нам выпадет шанс, и мы отплатим им той же монетой до последнего пфеннига, но, когда мы доберемся до Германии, убивать мирных жителей не станем. Хотел бы я посмотреть на дюжину немецких городов – начиная Эссеном и заканчивая Берлином, – сожженных дотла и разоренных – одним словом, “лувенизированных”[25]»{745}.