Митч посчитал, что он слишком стар, чтобы ломать наружные двери любой частью своего тела. У них был таран в багажнике машины Дитца, но они имели кое-что побольше и получше в лице Нуги. После завершения карьеры в футбольной команде колледжа из-за травмы колена тот всегда был рад врезать кому-нибудь или хотя бы во что-нибудь.

Резкий звук ломающихся досок пробил морозный утренний воздух. Несколько секунд спустя Нуги потянул входную дверь изнутри.

— Мне не нужно ничего из того, что вы продаете, — пошутил он.

Митч вошел в маленький холл.

— В самом деле? Я работаю два-по-цене-одного, специальная акция в этом месяце. Любому, кто выдаст мне дерьмо вместо дела, я дважды надеру задницу.

Густые брови Нуги поползли вверх, словно пара пушистых гусениц. Он отступил назад в гостиную и помахал Митчу изнутри.

— Вверх или вниз?

— Я наверх. Обязательно проверь подвал.

Митч осторожно поднимался по лестнице, отлично понимая, что будет беззащитен, если Флетчер сидит там, ожидая его с подсвечником или с автоматом «узи». Никто не мог предсказать, на что способен Флетчер, если его рассудок помутился. Никто не говорил, что он уже был сумасшедшим. Но вполне возможно, что у него давно не все дома, но окончательно крыша поехала, когда он увидел Ханну в объятиях своего священника.

Возмездие за грех — смерть. Порочная дочь Евы.

Он ненавидел ее все это время за то, что она вмешалась в обследование его жены? За ее попытки вылечить жену от болезни, которая в конце концов убила Дорис Флетчер? Или он убил Дорис сам?

— Мистер Флетчер? Полиция! У нас ордер на обыск!

Хорошо бы иметь ордер и на арест Флетчера, хотя Митч сомневался, что отец Том выдвинет обвинение. Он и так дал им возможность войти в дом дьякона на законных правах. Того факта, что Флетчер сбежал с оружием, было достаточно для судьи Витта выдать им ордер на обыск.

Половицы жалобно скрипнули, когда Митч вошел в узкий коридор. Сквозь двойные белоснежные шторы на окне в противоположном конце коридора проникал масляно-желтый утренний свет, но шторы полностью скрывали, что происходило в доме или на улице. По обе стороны коридора, такие же белые, как шторы, филенчатые двери вели туда, что архитектурно соответствовало бы спальням.

Дверь слева от него оказалась приоткрытой, и он осторожно заглянул в комнату. Она была почти пуста. В ней отсутствовали все признаки уюта, которые, возможно, наполняли комнату, когда была жива Дорис Флетчер. Инстинктивно Митч чувствовал, что суровый монашеский вид интерьера и декора был создан уже после ее смерти. Узкая койка стояла вместо удобной кровати. Она была покрыта армейским шерстяным одеялом, натянутым настолько туго, что монета в десять центов могла далеко отскочить от него. На прикроватной тумбочке стояла лампа, рядом с ней лежала потрепанная черная Библия. Еще одним предметом мебели был комод, на котором не было ничего из обычного личного барахла. На абсолютно белых стенах выделялись только распятие и гравюра цвета сепии с изображением Иисуса, украшенная старыми пальмовыми ветвями.

Дверь в комнату напротив оказалась запертой. Митч с силой ударил по ней тяжелым ботинком. Дверь распахнулась и закачалась на петлях, ударяясь о стену. Внизу Нуги отозвался на грохот криком, но Митч был слишком ошеломлен, чтобы ответить ему.

Темные плотные шторы блокировали уличный свет и изолировали комнату от внешнего мира, но в ней сверкало море огней от зажженных свечей. В воздухе витал густой запах воска. Ряд канделябров вытянулся вдоль стен, и от дрожащего света пламени танцевали на них густые тени. Конфеты в стеклянных банках — прозрачных, красных, голубых — стояли на приставных столиках. Света свечей было достаточно, чтобы показать, чем являлась эта комната — это была личная часовня Альберта Флетчера.

Стены комнаты были того же аспидного оттенка, как и стены в церкви Святого Элизиуса, и кто-то приложил огромные усилия, чтобы повторить сложные трафаретные узоры, украшающие церковь. Даже потолок был расписан, чтобы имитировать арки и фрески. Черновые наброски ангелов и святых смотрели вниз с серых облаков, их лица были странно, до гротеска искажены.

В одном конце комнаты стоял алтарь с обтянутой белой парчой и украшенной роскошными кружевами передней стенкой — антепендиумом. На нем были расположены все предметы для проведения католической мессы — толстый молитвенник в парчовом переплете, золотая чаша, пара канделябров с более толстыми белыми свечами. На стене над алтарем висело огромное старое распятие с нарисованным изображением Христа — изможденного и вытянутого, как борзая, — умирающего в муках, с сочащейся кровью из ран на руках и в боку.

Артефакты. Слово всплыло в памяти Митча, когда он рассмотрел все это. Предметы не были самодельной подделкой, они были подлинные. Он мог представить себе, как Альберт Флетчер тайком приносил их сюда из подвала дома приходского священника в темноте ночи, как чистил их длинными, костлявыми пальцами, как смотрел на них с фанатическим блеском в глазах. Подсвечники, распятия, мемориальные таблички с крестов, скульптуры…

По всему периметру комнаты на не соответствующих друг другу постаментах были установлены старые статуи Божией Матери и различных святых, об именах которых Митч мог только догадываться. Их незрячие глаза смотрели с растрескавшихся, со сколами лиц. Человеческие волосы на головах, спутанные и истонченные, выглядели, как будто их кто-то сжевал в одном месте или выщипал в другом. Они смотрели поверх такой же безжизненной группы манекенов, усаженных на четырех небольших церковных скамьях.

У Митча поползли мурашки по коже, когда он рассматривал их. Головы и торсы, некоторые с руками, но в основном без. Все без ног. На мужчинах были рубашки и галстуки, старые, изношенные пиджаки. Женщины были задрапированы в черную ткань, гладкие черные платки наброшены поверх их голов. Они все сидели, выражая бесконечное внимание, тупо уставившись на алтарь, свет от свечей мерцал на их пластиковых лицах.

И в стороне от алтаря стоял еще один представитель этого молчаливого скопища. Манекен-мальчик, одетый в черную рясу и грязно-белый стихарь. Служка…

Грохот, подобный раскатам грома, объявил, что Нуги поднимается вверх по лестнице. Он протопал по коридору и остановился как вкопанный в дверях комнаты с револьвером, направленным в потолок.

— О, Боже! — Он смотрел, широко раскрыв глаза, с отвисшей почти до груди челюстью. — Шеф, — прошептал он. — Я никогда не видел ничего подобного. Это жутко.

— Ты нашел что-нибудь внизу? — спросил его Митч, наклонившись и проводя рукой по потертой бархатной подставке для колен перед алтарем.

— Ничего, — ответил Нога, оставаясь в дверях и нервно скользя взглядом по лицам манекенов.

Митч распрямил спину.

— Это не настоящая церковь, Нуги. Здесь не обязательно говорить шепотом.

Взгляд громадного полицейского остановился на статуе Девы Марии, у которой отсутствовала половина лица. Он вздрогнул и с трудом сглотнул.