вникать, что «идея – это уникальное» или «идея – это альтернативное»: каждая идея знает только самое себя. Например, для идеи о том, что возможно только альтернативное, не существует идеи, что возможно только уникальное, не существует идеи, что возможно, чтобы не было ничего. Каждая из этих идей существует сама по себе, как в собственной «клетке».

Но проблема в том, что когда пустой негативный Абсолют отрицает эту «верховную» точку, родившуюся из него, то он заставляет эти пять модальностей, как зеркала, светить друг в друга, отражаться друг в друге. И они создают анфиладу «зеркальностей», которая повторяется и расходится кругами, – это и есть Бытие.

Каждая «зеркальность», вновь возникающая, – это миры: наш пространственно-временной континуум, аналоги – их безгранично много и так далее. А сумма всего этого, сумма всех этих состояний – это Великое Существо.

Но дело в том, что Бытие есть «сортир» этой Мысли, есть ее «фекалии», есть абсолютный сброс изнутри: Мысль порождает свою тень, свою антитезу, свою «тьму внизу», которая всему внутри нее (в Бытии) представляется, конечно, как сияние, полнота, утверждение. То есть Бытие представляется как утверждение, – но это ложь. Естественно, Бытие является царством тождества, и естественно, что это царство позитива, но это всё – ложь, потому что на самом деле это, конечно же, ерунда, склеенная из осколков (то есть из безграничного количества повторяющихся зеркал, которые светят друг в друга, разносят всё это).

В центре всего этого – в этой безграничности любая точка, которую мы избрали, есть центр (на самом деле все более сложно, но сейчас будем так говорить), – в центре всего этого стоит человек, который является, с одной стороны, удаленным от Великого Существа настолько, что внутри него появляется допуск некой «перспективной» свободы, а с другой стороны, он еще достаточно близок, чтобы сохранять форму и аналог Великому Существу. И поэтому реализация этого шанса на свободу имеет значение, потому что ниже этого идет хаотизация, расплывание форм и уже не имеет значения – свобода там, не свобода, то есть хаос не может быть преобразован в качестве свободы. А свобода – это только разрыв с паттерном, который достаточно четкий.

Человек является тем самым «золотым ключиком», которым открывается эта запирающаяся дверь «сортира», то есть запирающаяся дверь Бытия, в результате чего, собственно говоря, начинается открытие Мысли из нисхождения от невозможного вниз к отрицаемому, потом к отрицающему и так далее. И возникает обратное движение вверх, когда все эти слои, один за другим, открываются.

Они открываются до того момента, когда невозможное становится абсолютно всем, и в этот момент мы приходим к предмету лишенности (это всё до сих пор было лишенностью), потому что самое страшное – это то, что предмет лишенности делает абсолютно тождественными и одинаковыми взаимоисключающие тотально несовместимые вещи: отрицаемое и отрицающее.

…Повторю эту важную мысль иначе. Представьте себе чашу. Вот эта чаша есть возможность вместить всё. Но предмет лишенности – это то, что по определению не может в эту чашу войти. Значит, что бы мы ни налили в эту чашу, этой чаше плевать, потому что главное, чем бы она хотела заполниться, невозможно туда налить, потому что оно бесконечно превосходит план этой чаши. Эта чаша лишена. Она лишена, но она здесь, – мы видим ее страдательную, пассивную лишенность. И есть то, что не может быть в нее налито, – это предмет лишенности.

Повторюсь: невозможное представляется на следующем этапе сокрытия как отрицаемое, а Абсолют – как отрицающее. Невозможное как отрицаемое является как бы предтечей предмета лишенности. То есть предмет лишенности – это тоже то, что не может быть вмещено, не может быть схвачено, не может быть налито, притянуто.

И вот две чаши, которые обречены быть разбитыми, которые обречены быть пустыми, – это чаша невозможного как отрицаемого и чаша Абсолюта как отрицающего, который не допускает ничего кроме себя, – они являются полярными антагонистами, между которыми мысль растянута: в одном она вся в Абсолюте, который исключает, не допускает ничего, кроме себя, в другом – она вся в невозможном, в которое она, эта мысль, инвестировала все свои аспирации (от лат. aspiratio, «выдыхание»). Две эти взаимоисключающих точки одинаково пусты относительно предмета лишенности. То есть они, эти две чаши, отрицательно тождественны. Здесь мы приходим к обретению отрицательной тождественности, когда тождественность исчерпывает себя как принцип. Как метафизический принцип она исчерпывает себя тогда, когда она отрицательно тождественна, а отрицательно тождественна она тогда, когда две вещи тождественны через привационность, одинаковы в своей привационности, хотя они взаимно исключают друг друга – каждая в своей полноте.

И вот есть как бы две чаши – в одной чаше отрицаемое, в другой – отрицающее, – а этого предмета лишенности нет в обеих чашах, то есть эти обе чаши негативно тождественны, и это – смерть Мысли.

И в тот момент, когда Мысль умирает, то есть божественная Провиденциальная Мысль погружается в смерть, совпадая с Величием абсолютного превосходства, абсолютного Зла, которое выражается только в черном, негативном превосходстве, – в этот момент просыпается нетождество как чистая освободительная эссенция Мысли, то есть нетождество этому тотальному Всему как принципу «превосходства над превосходством», когда Чёрная ткань неутверждения преодолена, неутверждение снято, потому что есть только утверждение – утверждение трансцендентного.

Но это утверждение не позитива здесь, которое можно пощупать, не онтологическое утверждение, это – высшая математика, речь идет о чисто математическом решении. Имеется в виду соответствующая математика, – математика трансцендентного Субъекта, в которой достигается окончательное преодоление самой идеи «здесь и теперь», пребывания здесь, тождества, идеи как закрытости, так и негативной открытости, то есть негативная открытость как превосходство, которое может быть выражено только в Чёрной Бездне. А истинное трансцендентное – оно не тождественно ничему из того, что закрыто, и той Чёрной Бездне, которая превосходит всё закрытое.

…Но надо иметь в виду, что здесь нет онтологии вообще. Ведь вся онтология остается даже не в Бытии – она в зеркалах, порождаемых этой точкой Бытия, в феноменологии. Потому что о Бытии мы уже не можем сказать, что «оно есть»: Бытие само не может иметь предиката «есть».

Вот этап преодоления сверху негатива, Чёрной Бездны, которая за плеромой, – Мысль, которая рвется за пределы плеромы, – рождает «скандал», который сразу же скрывается.

…Каким образом происходит преодоление Чёрной Бездны?

Чёрная Бездна преодолевается только тогда, когда исчерпана сама мысль в её восхождении вверх, потому что от плеромы переход к Чёрной Бездне, эта Чёрная Бездна тут же является как невозможное.

Невозможное является как отрицаемое, потому что невозможное допустимо для логики Божественной Мысли. Вот Чёрная Бездна недопустима – это скандал. Но невозможное допустимо – но все равно это скандал. Отрицаемое (то, чего не может быть, –