– Лично я на месте Анны схватилась бы за разделочный нож, увидев Йенса на пороге своего дома. Нет, что ни говори, а ее жених Ларс был во всех отношениях более предпочтительным вариантом.

– Вы имеете в виду Ларса Трулссена? Вы же знаете, он уехал в Америку. И даже приобрел там некоторую известность как поэт. Женился на одной состоятельной барышне из семьи ньюйоркцев в третьем поколении, но с норвежскими корнями, обзавелся целым выводком ребятни.

– Правда? Вот это хорошая новость. У меня даже настроение улучшилось после такого сообщения. Я очень за него переживала. Но мы, женщины, все так устроены. Не всегда выбираем лучших парней, верно?

– Пожалуй, мне лучше оставить ваше заявление без комментариев, – рассмеялся в ответ Том. – Скажу лишь одно, что, впрочем, лежит на поверхности. Остаток жизни они прожили счастливо, в любви и согласии. Наверное, Йенс до конца своих дней был глубоко признателен Григу за то, что тот вытащил его из парижских подворотен, и Анне за то, что она простила его. Кстати, эти две супружеские пары были очень дружны, много времени проводили вместе, да и жили по соседству, совсем рядом друг с другом. После смерти Грига Йенс помогал в организации музыкальной кафедры и факультета музыки в университете Бергена на средства, которые завещал для этих целей Эдвард Григ. Сегодня факультет преобразовался в Академию Грига. Ее я и окончил в свое время.

– Я ничего не знаю об истории семьи Халворсен после 1907 года. Этим годом, между прочим, и заканчивается книга Йенса Халворсена. И музыки его я никогда не слышала.

– Мне кажется, что среди его сочинений не так уж много достойных, заслуживающих того, чтобы их услышали. Впрочем, когда я разбирался в его нотах, которые многие годы пылились в коробках на чердаке, то отыскал пару-тройку очень любопытных произведений. К примеру, концерт для фортепьяно с оркестром. Насколько мне известно из моих изысканий, его никогда не исполняли на публике.

– Неужели?

– Между прочим, в рамках празднования столетия со дня смерти Эдварда Грига запланировано множество всяких разных мероприятий, в том числе и большой концерт здесь, в Бергене, который станет финальным аккордом всех празднований.

– Да, Вильем говорил мне об этом.

– Как вы понимаете, программа концерта будет составлена таким образом, чтобы максимально полно представить слушателям норвежскую музыку. Как было бы здорово, если бы на этом концерте состоялась и премьера сочинения моего прапрадедушки. Я побеседовал на этот счет с членами организационного комитета и с самим Эндрю Литтоном. Это наш известный и уважаемый дирижер, а на данный момент еще и мой непосредственный руководитель. Они прослушали фрагмент сочинения, один из самых вдохновенных, по моему мнению. Короче, концерт для фортепьяно с оркестром внесен в программу концерта, запланированного на седьмое декабря. Как только я отыскал ноты на чердаке, то тут же переслал их одному талантливому парню для дальнейшей оркестровки. Но вчера, вернувшись из Нью-Йорка домой, нашел на своем автоответчике удручающую новость. Оказывается, у этого человека заболела мать, серьезно заболела. Это случилось несколько недель тому назад, а в результате он даже еще не приступал к работе над оркестровкой.

Том замолчал. По унылому выражению его лица было понятно, что новость совершенно выбила его из колеи.

– Получается, что едва ли мы успеем что-то сделать до декабря месяца. Очень жаль… Очень! Повторяю, на мой вкус, это, несомненно, лучшее из того, что написано Йенсом. И конечно, весь антураж… Представляете, премьерное исполнение концерта Халворсена на торжествах в честь Эдварда Грига, того самого Халворсена, который когда-то играл в составе оркестра на премьере спектакля «Пер Гюнт». Лучшего обрамления и не придумаешь. Впрочем, хватит о моих бедах. Поговорим лучше о вас, Алли. Вы когда-нибудь работали в оркестре?

– Господь с вами! Конечно, нет. Не думаю, что уровень моего исполнительского мастерства тянет на работу в серьезном профессиональном коллективе. Я себя расцениваю как такого любителя игры на флейте.

– После того, что я слышал вчера, категорически с вами не соглашусь. Вильем сказал мне, что вы четыре года отзанимались в Женевской консерватории. И после этого вы, Алли, пытаетесь уверить меня в том, что вы всего лишь любитель. Стыдно! – укорил меня Том.

– Ну, может быть, я немножко приврала… Но в любом случае до последнего времени я числила себя в рядах профессиональных яхтсменов.

– Вот так дела! И каким же образом вы приобщились к миру профессионального спорта, интересно знать?

За чашечкой чая с травами, которые Том специально для меня отыскал в кухонном буфете, я поведала ему всю причудливую историю своей жизни, включая и те события, которые привели меня в конце концов в Берген. Кажется, я уже стала привыкать к тому, что мне приходится снова и снова рассказывать эту историю самым разным людям. Правда, не столько эмоционально привыкла, сколько к самим фактам. Сама не знаю, хорошо это или плохо.

– Боже мой, Алли! А я-то думал, что у меня сложная жизнь. По сравнению с вашей… да… Не могу представить, как вам удалось пережить столько горя. Салютую вам, Алли! Примите мое самое искреннее восхищение.

– Рецепт прост. Постоянно ищу, чем заняться. Вот погрузилась в изучение собственного прошлого, – натянуто ответила я. Мне уже не терпелось поменять тему разговора. – Впрочем, я вам уже достаточно задурила голову пустыми разговорами о себе. А потому прошу вас о небольшом одолжении. Расскажите мне, пожалуйста, о следующих поколениях Халворсенов, ненамного отстоящих от нас по времени. Если вы, конечно, не против, – добавила я на всякий случай, понимая, что, вольно или невольно, вторгаюсь уже на личную территорию Тома. Ведь речь идет о членах его семьи, о его близких. К тому же мне ужасно не хотелось, чтобы он подумал, будто я претендую на какое-то родство со всеми этими людьми. – Ведь мне только тридцать лет, а потому, как ни верти, если меня что-то и связывает с Халворсенами, то это «что-то» лежит в недавнем прошлом.

– Мне тоже тридцать. Я родился в июне. А вы?

– Тридцать первого мая. Так, во всяком случае, сказал мой приемный отец.

– Вот как? А я первого июня.

– С разницей в один день, – задумчиво бросила я. – Но продолжайте, пожалуйста. Я уже вся превратилась в слух.

– Ну что вам сказать? – Том отхлебнул из своей чашки. – Я вырос здесь, в Бергене. Меня воспитывала мама. Она умерла год тому назад. После чего я перебрался в этот дом.

– Мои самые искренние соболезнования, Том. Мне хорошо известно, что это значит – терять родителей.

– Благодарю. Да, действительно было непросто. Частично потому, что мы с мамой были очень близки. Мама растила меня одна. Никакого отца рядом, никого, кто бы помог нам или поддержал.

– А вы хотя бы знаете, кто ваш отец?

– Еще как знаю! – Том иронично вскинул бровь. – Между прочим, он прямой потомок Йенса Халворсена. Феликс, так зовут моего отца, его правнук. Но, в отличие от своего прадеда, который все же нашел в себе мужество вернуться к Анне и повиниться перед ней, мой отец из категории тех людей, кто ни под каким предлогом не желает нести ответственность за свои поступки.