униформ, а в самой униформе. Разные униформы севастопольцам приходилось видеть, но только не украинские. По моему мнению, наша униформа не была какой-то диковинной. Я бы сказал, что она была достаточно хорошей, а главное — что все мы имели новую, чистенькую, защитного цвета униформу, чего нельзя было сказать о Доброармии. Удивляли, может, встречных цветные нашивки на воротнике, трезубцы на рукавах и на фуражках, отдельные для каждого рода оружия. Пехотинцы имели синие, конники — желтые, а я, как артиллерист, — красные. Только полковник Крат имел совершенно индивидуальное одежду: темно-синие, почти черные брюки с серебряными тонкими лампасами, какой-то менее яркий китель и смушковую шапку с серебряным перекрестьем на небольшом шлыке, а на боку имел саблю кавказскую. Все остальные носили на поясе короткие плоские штыки.

В конце концов, я привык к любопытству прохожих, успокоился и принимал это как должное. Полковник Нога, видно, тоже успокоился. Перед нашим визитом, наверное, побывал где-то и получил успокоительные сведения.

Ген. Кирей принял нас очень благосклонно, но сесть не пригласил, а отвел нас в дальний угол огромной комнаты, где было несколько офицеров, которые что-то рассматривали на большой карте, разложенный на большом столе посреди комнаты, извинился, потому что очень занят, спросил, как нам наше жилье понравилось, чисто ли, спокойно ли, посоветовал не беспокоиться, а спокойно жить и осматривать город, потому что здесь, видимо, и знакомых у нас не одна семья найдется. Посоветовал питаться в столовой, которую содержит известная харьковско-полтавская семья Котляревских, столовая открыта целый день допоздна, следовательно все, что нам нужно, там мы найдем, потому что он уже просил дам позаботиться о нас, а полк. Ногу попросил отвести нас туда и познакомить с дамами. Сказал нам, что полк. Нога и в дальнейшем будет нами заниматься и обо всем, что нужно, будет нам сообщать. На том визит наш закончился…

Ген. Кирей был прав что касается знакомых. В столовой нас приняли как дорогих гостей. Обслуга состояла из двух молодых дам и их матери, пожилой дамы, сидевшей при кассе. Познакомились мы, сели за стол, а старшая из барышень, прислуживая нам, все время расспрашивала нас обо всем и рассказывала. Я думаю, что в какой-то степени их обязанностью было здесь информировать кого-то о тех людях, которые у них питались. Оказалось, что брат этой барышни был секретарем у Кривошеина{487}, который был у Врангеля тогда премьер-министром. Они были родственниками многих дворянских семей Полтавщины и Харьковщины, а если не родственниками, то хорошими знакомыми. Они были, очевидно, в курсе всех дел этих дворянских, когда-то, несомненно, казачьих семей. Общие знакомые, как оказалось, были у нас Леонтовичи, Устимовичи, знала она когда-то и Старицких; одним словом, нашлось достаточно тем, на которые она очень охотно и очень много рассказывала. Внешне она была немного похожа сама на Старицких, не так на Людмилу, как на Оксану и Марию — высокого роста, склонная к полноте. То ли общие знакомые, то ли тот факт, что я знал хорошо Полтавщину, или, может, какие-то специальные поручения откуда-то сверху, но ко мне она проявляла подчеркнутое внимание. Очень быстро узнал я, что ей нравится моя униформа, что я похож на Энвер-Пашу, и наконец, дней через несколько, в свободные от работы часы она взялась показать мне Севастополь, море, а еще через несколько дней мы уже ездили на лодке и купались в море.

Я не следил, к сожалению, за местными газетами, но в какой-то из них, — а может, и вообще их было немного, — была напечатана заметка о нашем приезде. Узнал я об этом потому, что из Симферополя получил два письма, одно от акад. Вернадского{488}, а второе от коллеги по антропологическому семинару Ф.Вовка в Петербурге — А.С.Носова. В письмах оба просили меня, если будет возможность, посетить их в Симферополе, где они находились на лечении или на отдыхе.

Первым в Севастополе разыскал нас Вячеслав Лащенко{489}, которого я знал немного по Киеву. Это был брат Ростислава Митрофановича, винниченковского приятеля и земляка из Елисаветграда. Вячеслав жил в Крыму и с начала революции проводил здесь какую-то национальную работу. Мне приятно было узнать, что он припрятал несколько номеров первой в Петербурге украинской газеты «Наша жизнь», которую мы с г-ном А.Феденко издавали с первых же дней революции. Они здесь даже издали отдельными листовками две наши (мою и феденковскую) популярные статьи о федерации и автономии. Позже я познакомился с Чернышем{490} — одним из самых активных здесь среди украинских общественно-политических деятелей. Сам он был из Киева, как и почему сюда попал он, я не расспрашивал из деликатности, но по тому как он относился к УНР, видно было, что в его лице имели мы искреннего и активного друга. От него я много узнал о состоянии украинского дела здесь, о количестве наших сторонников и об их работе, направленной на исправление украино-русских отношений, кардинально испорченных и обостренных во времена Деникина. Через него я познакомился с Иваном Николаевичем Леонтовичем{491} и со многими нашими более или менее влиятельными общественными деятелями украинского происхождения. Разыскали меня и несколько моих товарищей по Киевской гимназии, которых бурные волны гражданской войны прибили к этому далекому краю.

Разыскал меня Козачевский — в гимназические времена русский соц-демократ, который потом все больше и больше отходил вправо. Разыскал и Крыжановский — человек без каких-либо национальных или политических симпатий, но человек, который со всеми водил знакомство. В гимназические времена это был ученик с самыми скромными успехами, но с самым необузданным поведением. Разыскал меня совершенно неприметный в нашем классе, кажется, без каких-либо стремлений помимо личной карьеры, Коробченко, сын киевского кондитера, а теперь довольно обеспеченный здешний дантист.

От них узнал много я различных сведений о бывших товарищах по гимназии, с которыми после получения среднего образования никогда больше не встречался. Так же и об учителях, из которых некоторые пользовались в свое время нашими ученическими симпатиями. Интересной и неожиданной новостью было для меня то, что довольно близкий мой товарищ, Иван Богонкевич, родом из Ромен, сын не очень обеспеченной помещицы, которая жила в Киеве и содержала студенческую квартиру со столованием своих жильцов и посторонних, их знакомых. Квартира Богонкевича была во времена революции 1905 года штаб-квартирой украинских соц-демократов, потому что у нее снимали комнаты студенты Михура, Ремига, а часто бывали там и Б. Матюшенко, Порш и другие. И вот, Иван Богонкевич во времена деникинской оккупации Полтавщины вступил в