Скулы, казалось, стали выше. Овал лица изменился. Лоб, изувеченный больше всего, выглядел чужим, словно принадлежащим не ей. Нос, хотя прямой и довольно красивый, тоже был не ее.

Но, как ни странно, наиболее поразительно изменились глаза – глубокие, сияющие, наполненные болью. Исчезла тень призывного блеска, так огорчавшего Энни в юности и принадлежавшего позже Лайне. Но куда-то исчез и ясный свет незамутненного оптимизма, так отличавший Энни. Теперь это были глаза женщины, избавившейся от девических капризов, глаза, зажженные пламенем мысли, недоступной, как самые далекие звезды.

Девушка прикрыла веки, слишком напуганная, чтобы смотреть дальше, и почувствовала, как щеки обожгло слезами.

Энни не знала, что делать с этим лицом, как жить с ним, чувствуя, что душа ее украдена, а вместо нее – душа какого-то другого человека.

Рука Дэймона сжала ее плечо, утешая и поддерживая.

– Открой их, бэби, – велел он, – смотри, не бойся.

– Я ужасная. Правда ведь? – прошептала Энни.

– Ты другая, – строго объяснил он. – И знала, что будешь другой. Перестань, детка, возьми себя в руки. Ты ведь понимала, что должна измениться, так ведь? Раньше или позже это должно было произойти. Неужели собиралась вечно носить маску? Мы не можем вырасти, пока не станем иными, чем были раньше. Иной не значит худший.

Не убежденная его словами, Энни все же вынудила себя опять посмотреть в зеркало. Теперь она хотела рассмотреть новое лицо с эстетической точки зрения, спокойно, со стороны. Но глаза, глядевшие на нее, словно судили сами, вместо того, чтобы согласиться быть судимыми. Это испугало Энни еще больше.

Дэймон подошел ближе, чтобы взглянуть на нее более критически.

– Вижу, здесь еще есть возможности, – сказал он. – Возможности, которых я не замечал раньше. Дай себе немного времени. Сама их увидишь.

Энни отбросила зеркало и изо всех сил вцепилась в Дэймона. Он нежно похлопал ее по плечу.

– Можно ходить по солнцу, но немного, – вмешался доктор Мэхони. – Только пользуйтесь лосьоном, который я пропишу, и накладывайте его минут за сорок до выхода из дома. Умывайтесь, как обычно, мыло должно быть нейтральным. Увлажняющие кремы – тоже неплохо. Медсестра принесет вам список того, что можно и чего нельзя.

Доктор удовлетворенно взглянул на нее и направился к выходу, чтобы дать Энни время привыкнуть к своему отражению. Но тут Дэймон взглянул на дверь.

– Фрэнк! – воскликнул он. – Заходите! Хочу, чтобы вы тоже посмотрели!

– Нет! – закричала Энни с внезапным бешенством, потрясенная тем, что Фрэнк был здесь все это время.

– Что… Что он делает здесь? Дэймон, я не могу…

– Он занимается одним делом по моей просьбе, – повторил Рис уже не впервые, объясняя причины частого появления Фрэнка Маккенны в доме с того времени, как Энни выписалась из госпиталя. – В любом случае, я рад, что он сегодня здесь. Хочу показать ему тебя!

Рис снова посмотрел в сторону коридора.

– Нет! – встрепенулась Энни. – Погодите… О, Боже! Дэймон, удивленный, отстранил ее, озабоченно нахмурился.

– В чем дело? Не говори, что тебя волнует мнение Фрэнка Маккенны. Ну же, детка, вспомни, кто ты есть.

Сердце Энни бешено забилось. Сама идея о том, что Фрэнк будет холодно, оценивающе рассматривать ее, была невыносима.

Но протестовать слишком поздно – на порог уже упала тень. Энни гордо выпрямилась и повернула лицо к двери.

К ее изумлению, Фрэнк умудрился не выказать того, что было у него в мыслях. Он стоял в дверях, высокий, широкоплечий, как всегда в галстуке и костюме, и глаза его, как ни обидно, ничего не выдавали. Ничего.

Правда, Фрэнк оказался достаточно тактичным, чтобы не подходить ближе, а просто стоял, глядя на нее. Казалось, вместе с ним в комнату ворвалось дыхание свежего воздуха. Рыжеватые волосы, чуть взъерошенные, придавали ему очаровательно-нерешительный вид.

Энни собрала силы в ожидании неминуемого. «Пусть думает, что хочет», – решила она храбро. В конце концов, он ей никто.

– Ну что ж, не стесняйтесь, говорите, – велела она. – Я знаю, как выгляжу. Я девушка взрослая. И сама во всем виновата. Не стоит меня щадить.

Фрэнк по-прежнему оставался неподвижным, не отрывая от нее взгляда. Молчание затянулось, пока у Энни почти не осталось сил вынести все это.

Наконец Фрэнк заговорил:

– Я восхищался вашей внешностью и раньше, мисс Хэвиленд, но не обижайтесь, сейчас вы мне больше нравитесь.

Энни покраснела. К чему ей эти фальшивые утешения? Но выражение глаз Фрэнка оставалось серьезным.

– Некоторые черты в вас… легче увидеть теперь. Не то чтобы их не было раньше… просто нужно было долго всматриваться, прежде чем их найти. Теперь же все заметно сразу, мисс Хэвиленд… Они прямо в глаза бросаются.

Фрэнк улыбнулся, но расстроенная Энни обернулась к Дэймону. Тот согласно кивнул.

Энни, словно идущая по невидимому канату между обоими мужчинами, старалась взять себя в руки. Неужели на ее лице написано еще что-то кроме стыда?

Но прежде, чем она смогла ответить себе, новое понимание с потрясающей внезапностью ошеломило ее.

Страх, с которым жила Энни все эти месяцы, происходил не только оттого, что подумает она о себе, когда снимут бинты.

Она боялась того, что подумает о ней Фрэнк. Фрэнк, так редко приходивший теперь, человек, появившийся однажды в жизни Энни и не собиравшийся уходить. «Именно он, из всех людей…»

Просто смехотворно! – Но с этой мыслью к Энни пришло чувство, согревшее душу, странное и приятное… Настолько приятное, что Энни удалось улыбнуться прямо в спокойные карие глаза Фрэнка.

Через неделю после того, как с Энни сняли бинты, Дэймон покинул ее.

– Не волнуйся, – предупредил он. – Я не загуляю. Ты должна быть счастлива, что все время, отпущенное на запой, ушло на тебя, крошка. Нет, пора за работу. Записать все, что у меня в голове.

Энни знала, что имеет в виду Дэймон. Во время буйного загула между двумя произведениями идея в мозгу Риса мучительно разрасталась в историю, полностью сложившуюся, с обросшими плотью персонажами.

Только когда этот внутренний созидательный процесс был закончен, Дэймон придавал ему форму, отливал в жанры – пьесы, сценарии, рассказы, романы. Энни хорошо знала – на этот раз перерыв в работе растянулся больше чем на год, ведь Дэймон не отходил от нее. Девушку терзали угрызения совести – ведь она всему причина!

Тем не менее девушка догадывалась, что после стресса, вызванного «Полночным часом», Дэймон был втайне доволен, что необходимость и желание помочь Энни смогла вытеснить саморазрушительные инстинкты, так часто приводившие его в прошлом на край пропасти. Может, на этот раз он нуждался в более долгом и спокойном отдыхе.