то и брить наголо. Подпольные газеты призывали к бойкоту всех развлечений, которые предлагали оккупанты, в том числе немецкой кинохроники, запечатлевающей их победоносные сражения. Неуловимые подростки подбрасывали в залы театриков и кинотеатры дымовые шашки, струей кислоты из медицинских шприцев выжигали букву «V» на стенах и дверях заведений «только для немцев». Это стало такой же формой протеста, как и привоз молочных продуктов, сала и мяса из отдаленных деревень, где крестьяне тайком забивали скот.

Пани Рената утверждала, что Юзя теперь выходит в город, только чтобы получить по карточкам хлеб и свекольный мармелад, а все остальное поставляет Леонтине ее двоюродная сестра из подваршавской деревни. Три раза в неделю, даже в ненастную погоду, она являлась на Хожую, нагруженная брусками масла, банками со сметаной, кругами домашней колбасы. В эту зиму печи были теплее. Мартин Амброс наконец нашел свое истинное призвание. Чего только он не доставал левыми путями: кокс и уголь, который сбрасывали из стоящих на запасных путях вагонов, лучину для растопки и керосин для старомодных ламп, снова вошедших в милость, — они были ярче карбидных. Периодически выезжая на несколько дней в «рейды» — как сам это называл, — он привозил кроликов, которых разводили все крестьяне вдоль железнодорожной ветки на Отвоцк, и кур из-под Легионова, Яблонной или Карчева.

— Если вам что-нибудь будет нужно, только скажите. У меня есть знакомые на всех базарах.

По вечерам Анна, расслабившись, иногда согреваясь наливкой доктора, слушала эти рассказы и наслаждалась сознанием, что наконец она у себя. И пускай это убежище не более надежно, чем комнатушка на Познаньской! Все же оно обладало всеми признаками настоящего безопасного дома. Стол покрыт скатертью, сверкает стекло графинчика с рубиново-красным напитком, керосиновая лампа над столом отбрасывает теплый свет на лица близких людей, на резьбу старинных стульев и золоченые каемки чашек. Два года она скиталась по больничным палатам, чужим углам, холодным клетушкам… И наконец-то дома! У себя дома.

Наступили холода, но погода стояла ясная, и Анна решила уговорить Адама в ближайшее воскресенье съездить в Константин.

— Отметим там мой день рождения. Двадцать три года как-никак. К тому же скоро одиннадцатое ноября, а в Париже этот день всегда торжественно отмечают как день победы над бошами.

— Это чепуха! Но насчет твоего дня рождения следует буне напомнить. Пусть они с Кристин испекут самый вкусный из своих тортов.

— Бедная Кристин! — вздохнула Анна. — Вот никогда не думала, что покидает Геранд ради того, чтобы стоять у плиты в «Мальве».

Торты «мокко», ореховый и «Федора» славились как фирменные изделия старейшей представительницы рода Корвинов. Поскольку в саду росли и лесные, и грецкие орехи, то изделия этой фирмы отнюдь не были суррогатом. Сперва Стефан возмущался и протестовал против выпечки тортов на продажу, но, убедившись, что этим занимаются все женщины — как домохозяйки, так и те, которые где-то работают, — махнул рукой и перестал даже заходить на кухню.

— Делает вид, что он выше этого, — подмигнула Анне прабабка. — Хотя прекрасно знает, что, если б не торты, мне бы пришлось продавать свои украшения. Он такой скрытный и настолько не выносит торгашества, что даже вам не признался бы, что у него есть кое-что для продажи. И лишь иногда снисходит до того, чтобы попробовать мои скромные изделия, причем только по принуждению. Но сегодня, по случаю твоего дня рождения, мы приготовили великолепнейший торт исключительно для нас самих.

Берт от всей души приветствовал Анну и долго, энергично тряс ее руку.

— Очень рад, что мы посидим вместе и, кажется, выпьем настоящего чая. Хотя я и предпочитаю пудинг, но должен признать, что торты леди Корвин произвели бы в Лондоне фурор. Мы с Гарри не можем только понять, откуда берется для них кофе, шоколад? Притом самые доброкачественные.

— От вас, — не могла удержаться от язвительного замечания воспитанница «школы Дьявола».

— Каким образом? — не понял Берт.

— А помните, перед нападением немцев на Россию вы видели на улицах Константина английские легковые автомобили? Вы еще сказали со злостью, что это те машины, которые вашим войскам пришлось бросить под Дюнкерком. Но на побережье Бретани осталось не только ваше снаряжение, а еще и жестянки с чаем, какао, шоколадом в порошке. Их вы и едите теперь — то, чего не слопали под Дюнкерком. Как известно, в природе ничто не исчезает.

Но Берт даже не улыбнулся и продолжал смотреть на Анну с искренним недоумением.

— И все равно я ничего не понимаю. Мы бросили эти запасы продовольствия за тридевять земель отсюда, и захватили их не вы, а немцы. Так откуда же в Польше, в Константине…

— Коммерция и контрабанда, — коротко объяснила Анна. — Карусель крутится непрерывно: вы бросаете, немцы забирают, привозят сюда, их солдаты продают нашим перекупщикам на базарах или получают за эти сладости дешевую любовь. Товар идет дальше в оборот и наконец попадает в руки нашего садовника, сына нашей дворничихи и тысячи других людей, лишенных нормальной работы. А потом женские руки разносят торты и пирожные по маленьким кафе и кондитерским, которые не «только для немцев». В результате господа завоеватели едят отечественные эрзацы из фасоли и мака, а мы и беглецы из офицерских лагерей лакомимся настоящим шоколадом.

В Варшаве продолжалась неуступчивая, упорная борьба за существование, за спасение своей культуры, языка, веры. Столица тяжело пережила жестокий раздел на три части: немецкую, польскую и еврейскую. Передвигаться по городу становилось все труднее и опаснее. Только на аллее Шуха и в Иерусалимских аллеях шумно веселились немцы. Основания для веселья в тот год у них были: они гордились одержанными победами и рассчитывали встретить Новый год в Москве или Ленинграде. Улица презрительно называла немцев «живыми трупами» и «временщиками», но пока еще они одерживали верх, ели, пили, кричали «Хайль!» и орали свои песни в ресторанах «только для немцев». Гитлер все еще был для них победоносным вождем. Он завоевал всю Европу, загнал «жидовскую погань» в гетто, «недочеловеков» — за колючую проволоку концлагерей или в тюремные камеры. Он очищал для граждан рейха не только «крепость Варшаву», но и всю долину Вислы, раздавал поместья и усадьбы своим поселенцам, ежегодно наполнял подземные бункера все новыми коллекциями бесценных картин, серебра, тканей и инкунабул. А когда в начале декабря японцы нанесли удар по американцам, уничтожив в Пирл-Харборе на Гавайях значительную часть их дальневосточного флота, ликованию немцев не было конца. Теперь будущее рисовалось Анне в более черных тонах, чем когда-то в Уяздовском госпитале, хотя фронт проходил за тысячи километров от Варшавы, по заснеженным полям России. Она уже забыла слова «нужно