видели в городах близ Меандра, затем он нашел короткий приют в доме одного латинянина, а потом отправился в Иконию, где донимал старого султана жалобами на его неблагодарность к памяти своего царственного «отца». Наконец, турок, которому надоели эти претензии, показал лже-Алексея одному византийцу из посольства и тот без труда разоблачил мошенника.

Но никаких мер после этого не последовало — более того, султан выдал «царевичу» грамоту, на основании которой тому разрешалось вербовать сельджуков на всей территории султаната. Вскоре собралось небольшое войско, во главе которого самозванец двинулся к Меандру и, умело сочетая грабежи с пламенными речами к местным жителям, добился большого расположения к собственной персоне. Даже опытные полководцы, направляемые императором против мятежника-самозванца, не решались воевать с ним, опасаясь, что их собственные солдаты перейдут к «царевичу». На удивление, все решилось очень быстро — однажды самозванец, войско которого сильно выросло за последнее время, стал на приют в одном селении и напился. И тогда местный священник отрубил ему голову, отослав трофей брату василевса севастократору Алексею Ангелу[901].

Едва покончили с одним самозванцем, как появился другой — безымянный пафлагонец, также выдававший себя за покойного сына царя Мануила I. Состояние государственной власти в тот момент было настолько слабым, что некоторые области Византии охотно признали того своим правителем, и императору пришлось направлять против нового лже-Алексея хартуллария (секретаря конюшенного ведомства) Феодора Хумна. Представитель законной власти в сражении победил самозванца, пленил его и предал смерти.

Однако буквально через несколько дней знамя очередной апостасии поднял некий Василий Хотза из Никомедии, но и его разбили, ослепили и посадили в тюрьму. Сколько ни пытались правители областей навести порядок, мятежи вспыхивали повсеместно — так что трудно было даже подсчитать их точное число. Не было покоя и в самой столице: племянник Андроника I Исаак Комнин бежал из-под стражи, явился в храм Святой Софии, где пытался поднять народ против законного царя. Его схватили и пытали на дыбе, вследствие чего тот и скончался. Но уже следом Константин Таттикий набрал шайку единомышленников числом 500 человек и пытался сместить Исаака II Ангела. С большим трудом удалось найти места его тайных убежищ и поймать. Мятежника ослепили, но по Константинополю прошел слух о новом претенденте на царство из рода Комниных, которого, правда, довольно быстро обезвредили.

Причина постоянных мятежей заключалась даже не в военных неурядицах или тяжелом налоговом положении граждан — в этом отношении Исаак II Ангел ничем не отличался в худшую сторону от своих предшественников. Хотя в Византии так и не появился закон о престолонаследии, в общественном сознании уже давно созрело убеждение, что именно естественный способ передачи власти от императора к его преемнику является свидетельством Божественного избрания нового василевса. Византийское правосознание признавало, конечно, и иные вариации — в частности, когда имело место безвластие и на престол всходили достойные, хотя и случайные претенденты. Власть, полученная вследствие убийства пусть и тирана, но венчанного царя, не может быть праведной — таково сложилось общее убеждение. Иногда насильственная смена правящей династии допускалась, как, например, в случаях с Василием I Македонянином и его предшественником Михаилом III. Но для этого на престол должны были взойти такие же титаны. Исаак II Ангел этими качествами не обладал, а потому его статус был далеко не безусловен для политической элиты Римской империи[902].

Догадывался об истинных причинах систематических мятежей и заговоров сам император — Бог весть. Но бушующие пожары мятежей он начал тушить керосином. Некогда пообещав ввести мораторий на смертную казнь, ныне он уподобился Андронику I Комнину, ослепляя и сажая людей в тюрьмы по одному доносу или даже простому подозрению. Вследствие частых арестов наиболее активных и самостоятельно мыслящих аристократов, в которых Исаак II видел потенциальных заговорщиков, наступил кризис верховной власти. То один, то второй близкий помощник царя исчезал с поля зрения, оболганный кем-либо. Сын Феодоры Комниной Алексей Комнин был против его воли пострижен в монахи. На очереди оказался сын дуки Фессалоники Андроника Комнина, действительно попытавшийся свергнуть василевса. Он пришел в один из праздников в храм Святой Софии и потребовал, чтобы константинопольцы объявили его Римским императором. Его участь была печальна[903].

Наконец, василевс назначил главой общественного управления своего дядю Феодора Кастамонита, возведенного в сан секретологофета (начальника государственного казначейства). Это был образованный человек, опытный сановник и верный слуга своему императору. Он полностью подчинил себе весь государственный аппарат. Его очень уважали, и ни один сановник не смел сесть в присутствии Кастамонита. Истосковавшийся по верным соратникам, царь в награду предоставил дяде большую привилегию — употреблять при выезде на коне пурпурный чепрак и науздник. К сожалению, этот видный государственный деятель недолго был полезен Византии. 15 августа 1193 г., когда Феодор Кастамонит ехал по обыкновению через торговую площадь в храм Пресвятой Богородицы, кто-то на улице назвал его «государем», а потом «императором». Сановник был настолько напуган, что в ту же минуту с ним случился приступ эпилепсии, и через несколько дней он отдал Богу душу. По-видимому, это был последний человек из ближнего окружения императора, радеющий о благе Римского государства. После смерти Кастамонита его преемники отличались полным отсутствием государственных способностей и редким даже для византийцев стремлением обобрать казну и выбить взятку[904].

Видимо, такова была судьба царствования Исаака II, что даже двоюродный брат, едва почувствовав вкус победы, решил заявить о своих правах на императорство. Константин, дукс Филиппополя, пользовавшийся большой популярностью в западной армии, в один из дней надел пурпурные сапоги и известил письмом доместика Запада Василия Ватаца, пребывавшего в Адрианополе, о том, что принял царское достоинство[905]. Тот, мужчина опытный и мудрый, высказал крайнее неодобрение замыслам родственника, и оказался прав. Едва Константин, двигавшийся к Адрианополю, достиг границы этой области, как его арестовали собственные сподвижники. Естественно, юного мятежника ослепили в назидание другим. Однако устранение Константина окончательно парализовало действия византийских войск в Болгарии. Произошел поворот в Греко-болгарской войне: слабые римские части, оставшиеся без единого руководства, едва ли могли причинить какой-нибудь серьезный вред половцам и болгарам, А те вновь заняли Филиппополь и Сардику, подходя к стенам Адрианополя. В 1194 г. их цари Иоанн Асень и Петр вновь отвоевали Софию и даже захватили святые мощи Иоанна Рыльского, покровителя Болгарии, которые перевезли в Тырново с большими почестями[906].

Дела с тех пор шли так плохо, что императору для набора армии пришлось еще более урезать содержание золота и серебра в монетах. Разумеется, это вызвало соответствующую реакцию со стороны населения. Но и эта