— Ну-у-у, как бы нашел. Торговым представителем.

— Торговым представителем? — удивился Майский, кажется даже еще более чем новостью о подработке брата в такси.

— Да.

— А что служащим куда-нибудь не получилось?

— Было несколько вариантов, но зарплату предложили низкую. Я торговым представителем в полтора раза больше делаю. И график свободный: спокойно могу днем несколько часов выкроить, чтобы на какое-нибудь собеседование съездить.

— Так это временная твоя работа?

— Конечно временная. Пока что-нибудь нормальное не подыщу.

— Чем торгуешь?

— Алкоголем. Пивом, — подняв брови, произнес Роман таким голосом, будто это было что-то совершенно очевидное и само собой разумеющееся.

— Тоже на отцовской машине катаешься?

— Да… Но я товар-то не вожу.

— А что делаешь?

— Заявки принимаю, логистику просчитываю, смотрю как выгодней бутылки в холодильнике расставить, сам холодильник куда лучше поставить… Работа интересная, — улыбнулся Роман. — Каждый день с полусотней человек пообщаться успеваю: продавцы, мерчендайзеры, менеджеры… большинство из которых, как правило, вижу впервые.

Роман замолчал, и в комнате вновь остались лишь жизнерадостные детские голоса из мультфильма. Привлекаемые ими братья повернулись и уставились в телевизор, но сделали это по большей части машинально, не осознавая и вовсе не замечая того, что происходило на экране.

— Алина, пойдем с тобой в спальню, там поиграем, — выключая телевизор, обратилась к дочке Марина.

Без всяких возражений Алина, которая и так уже не смотрела мультфильм, а все это время сидела молча, почти беззвучно, не поднимая глаз от альбома, собрала свои вещи и вышла за мамой.

— Что вы с Мариной решили? — спросил Майский у брата, когда они остались в зале вдвоем.

— Не знаю, — ответил Роман, предварительно посмотрев в коридор, как бы переживая, чтобы его не услышала супруга. — Официально я нигде не устроен и кредит мне никто не даст… Времени мало, — произнес он, совсем потупив голову. — Наверное, надо будет квартиру продавать и брать что-нибудь поменьше… Двухкомнатную какую-нибудь… Других вариантов я не вижу.

— А мама?

— А что мама? — вскинул Роман нахмуренный взгляд, и по его пылкой реакции стало ясно, что вопрос этот оставался открытым. — Одна треть в квартире моя по закону еще со времен приватизации, и ей никуда не деться — придется смириться.

— А ты с ней об этом разговаривал?

— Да, — снова поник Роман.

Майский испытал сильнейшую боль за брата, всем сердцем разделив его переживания. Четыре месяца назад, когда Роман приехал с Китая, он с облегчением и даже с каким-то воодушевлением воспринял тот факт, что поездка оказалась неудачной: это успокоило Майского, не дало ему ощутить себя никчемным, ни на что не годным неудачником, что непременно произошло бы в случае успеха младшего брата. Но после того как стало известно о болезни Марины, когда уже Роман оказался в более тяжелом, нежели он сам положении, вся раздраженность и злорадство Майского бесследно исчезли. Ясно увидев невзгоды и трудности, обрушившиеся на брата, Майский проникся к нему жалостью и самым глубоким сочувствием. И одновременно с этим он устыдился своего былого злорадства: вспоминая, как еще недавно он радовался и успокаивался неудачами Романа, ему стало стыдно и до невозможности противно за себя, за прежнее свое недостойное поведение и мысли. Эти чувства вдруг снова сдавили сейчас ему сердце, и он весь перекосился в лице, будто от физической боли.

— Ты знаешь, что операцию, которая требуется Марине, вполне успешно проводят в Москве? — продолжил Роман, после недолгого молчания. — В столице все для этого есть: клиника, врачи, оборудование — все. Для меня это стало шоком: не где-нибудь заграницей, а у нас в стране есть все необходимое, чтобы спасти человеку жизнь, но воспользоваться этим обычный гражданин не может, из-за непомерной стоимости лечения… Я считаю, что государство в таких случаях обязано обеспечивать операции. Можно уменьшить пособие по безработице, снизить пенсии, зарплаты служащим, деятелям культуры или другие статьи бюджета, но подобные операции являются первостепенными! Ничего нет страшнее, чем просыпаться каждое утро с мыслью, что время твое сочтено, ежедневно смотреть в глаза смерти, вести счет каждому дню, отлично зная при этом, что твоя болезнь или болезнь твоего близкого вполне излечима, что ты мог бы десятилетиями жить полноценной жизнью, но эта жизнь недоступна для тебя лишь потому, что ты не имеешь денег на лечение.

Остановившись, Роман первый раз поднял глаза: в них горело страдание — страдание, испепеляющее ему душу.

— Мне знакомы твои чувства, — твердо произнес Майский. — Я не понаслышке знаю, каково быть в нужде в нашем государстве и давно уже свыкся с мыслью, что власти в этой стране глубоко безразлично, что происходит с обычными гражданами. У представителей власти есть свои задачи, никак не связанные с судьбами проживающих в стране людей. Задача чиновников из трудовой комиссии заключается в том, чтобы сделать инвалида «здоровым», а служащих пенсионного фонда — снизить, как это только возможно, пенсионные выплаты гражданам. Все это — циничная экономия на бедных людях. Благополучие, здоровье или жизнь человека у нас не имеют никакой ценности…, — Майский затих на мгновение, но тут же вновь встрепенулся, распираемый бушевавшими в нем мыслями. — При этом посмотри, какие они себе здания строят: в пенсионном фонде ремонт такой, что любой банк позавидует. Пенсионеры и инвалиды вынуждены приходить в это шикарное здание за жалкими копейками, на которые должны потом умудриться выживать на протяжении целого месяца. Все это унизительно и постыдно! Происходит откровенное издевательство над людьми. Любому, кто хоть немного анализирует действительность, совершенно ясно, что нынешняя власть не для граждан — это власть для власти!

— И в полиции, и в таможне — все то же самое, — также возвысив голос, вставил Роман. — Что говорить о чиновниках, если даже сотрудникам правопорядка совершенно наплевать как на людей, так и на закон. Преследуя свои личностные интересы, они не гнушаются никакими методами!

— Все они: чиновники, полиция, власть — все погрязли в воровстве и коррупции. Продажные шкуры, за деньги готовые на любые бесчинства. Мелкие тараканы, мечутся, не понимая, что все это ерунда. Такая ерунда! Ха-ха-ха! — зло и как-то истерически засмеялся Майский. — Ну что такое деньги? Ничто! Но ради них они готовы на самые отвратительные и аморальные преступления… Я недавно на одну очень любопытную мысль наткнулся, — вдруг, как бы опомнившись, засуетился он, доставая из кармана брюк и разворачивая небольшой, сложенный вчетверо листок, весь исписанный аккуратным ровным подчерком. — Вот, послушай: «…пришло нам спасать нашу землю; что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных языков, а от нас самих; что уже, мимо законного управления, образовалось другое правленье, гораздо сильнее всякого законного. Установились свои условия;