Родители Бенни проявляли беспокойство, и Ричард Бейч робко заявил, что, возможно, Франклин мог бы найти время для посещения внука. «Нам было бы весьма приятно услышать, что вы нашли время для поездки к нему в Женеву, — писал Бейч, добавляя: — Эта поездка могла бы благотворно сказаться на вашем здоровье». Но это было неуверенное предположение, сделанное чуть ли не в извиняющемся тоне. «Я подозреваю, что ваше время используется более полезным образом», — тут же добавлял он. Мадам Крамер со своей стороны предположила, что, по крайней мере, он мог бы писать Бенни почаще[484].

Франклин не нашел времени для поездки в Женеву, но зато сочинил для него одно из самых поучительных маленьких эссе, в котором прославлялись достоинства образования и прилежания. Те, кто учатся старательно, писал он, «живут в комфорте в хороших домах», в то время как те, которые бездельничают и пропускают занятия, «оказываются бедными, грязными, оборванными, невежественными и порочными и ютятся в жалких хижинах и на чердаках». Франклину так понравилось это наставление, что он отправил его копию Салли, которая в восторге пообещала, что «Уилли выучит его наизусть». Но Бенни даже не сообщил, что получил послание. Тогда Франклин послал ему еще одну копию и велел перевести ее на французский, а затем прислать перевод обратно, чтобы он мог убедиться в том, что внук все понял как надо[485].

Наконец Бенни нашел себе друга, который вывел его из состояния апатии: Сэмюэла Джохоннота, внука бостонского приятеля Франклина Сэмюэла Купера. Этот «беспокойный и непокорный» парень был исключен из школы в Пасси, и Франклину удалось договориться, чтобы его отправили в школу в Женеве. Он был смышленым учеником, первым в классе, и подстегивал Бенни к тому, чтобы тот стремился занять почетное место рядом с ним.

В социальном плане влияние Джохоннота на Бенни еще более заметно. Он начал проявлять все больше бунтарских наклонностей, характерных для его семьи. Однажды кошка разбила одну из их копилок для монет, и друзья решили в отместку убить любую кошку, которая им попадется, что и сделали. Бенни отправился на свой первый бал, и это событие нервировало его настолько сильно, что он испытал облегчение, когда пожар на улице заставил танцующих срочно покинуть помещение. Затем были второй бал и третий, на которых он чувствовал себя довольным собой. Бенни написал деду, что теперь у него появились развлечения, рассказал об охоте на бабочек и выездах на сбор винограда и осмелел настолько, что даже намекнул на желательность увеличения своего денежного содержания, а также получения в подарок часов, «хороших золотых часов». Это было бы очень практично, уверял он деда, обещая тщательно ухаживать за ними.

Франклин ответил в том же духе, в каком отреагировал на просьбу Салли прислать ей кружева и перья. «Я не могу позволить себе дарить золотые часы детям, — писал он. — Ты не должен выпрашивать у меня дорогие вещи, которые принесут тебе мало пользы». Он также пришел в ужас, когда молодой Джохоннот попросил, чтобы ему и Бенни было позволено вернуться в Париж. Это вызвало еще одно суровое предостережение, направленное Джохонноту, но предназначавшееся обоим мальчикам: «Для вас настало время вырабатывать мужественный и твердый характер»[486].

Это предписание следовало бы также адресовать и его другому внуку, Темплу, который отправился во Францию для продолжения образования, но не записался ни в один колледж и не прослушал ни одного учебного курса.

Работа Темпла в американской делегации была достаточно ответственной, но он тратил бóльшую часть своего свободного времени на охоту, прогулки верхом и вечеринки. Надеясь помочь ему устроиться в жизни, Франклин предложил женить своего шаловливого внука на Кунигунде, старшей дочери мадам Брийон.

В этом не было ничего неожиданного. Неутомимый, но никогда не добивающийся успеха сват, Франклин непрерывно пытался, обычно с ироничной полусерьезностью, женить своих детей и внуков на детях и внуках своих друзей. Однако на этот раз он говорил абсолютно серьезно, даже несколько жалобно. Его письмо с официальным предложением, неуклюже написанное на французском, не исправлявшимся его друзьями, содержало утверждение, что мадам Брийон была для него как дочь, и выражало надежду, что ее дочь займет в его сердце такое же место. Он сообщал, что Темпл, которого Брийоны называли Франклинетом, согласился с этим предложением, особенно после того, как Франклин пообещал «оставаться во Франции до конца своих дней», если этот брак состоится. После повторения желания иметь рядом с собой детей, чтобы «закрыть мои глаза, когда я умру», он перешел к восхвалению достоинств Темпла, «который лишен пороков» и «имеет то, что необходимо, чтобы со временем стать выдающимся человеком».

Прекрасно зная Темпла, Брийоны, возможно, не во всем согласились с такой оценкой. Они, безусловно, не собирались принимать такое предложение. Главный их аргумент заключался в том, что Темпл не был католиком. Это дало Франклину повод порассуждать, как он часто делал это прежде, о необходимости проявлять религиозную терпимость и о том, что все религии имеют в своей основе одни и те же базовые принципы. (Один из пяти принципов, названных им в этом письме, содержал часто высказывавшееся им религиозное кредо: «Наилучшее служение Богу состоит в том, чтобы делать добро человеку».)

В своем ответе мадам Брийон согласилась с тем, что «есть только одна религия и одна мораль». Тем не менее они с мужем отказались одобрить предлагаемый брак. «Мы обязаны следовать обычаям нашей страны», — заявила она. Господин Брийон собирался покинуть пост генерального сборщика налогов и хотел бы иметь зятя, способного стать его преемником. «Эта должность является самым ценным нашим активом, — писала мадам Брийон, забыв, как часто жаловалась Франклину на судьбу, называя себя жертвой брака, заключенного по финансовым соображениям. — Здесь требуется человек, знающий законы и обычаи нашей страны, исповедующий нашу религию».

Франклин понимал, что возражения господина Брийона могут быть вызваны чем-то бóльшим, чем просто вероисповеданием Темпла. «Могли возникнуть и другие возражения, о которых он не сообщил мне, — писал Франклин мадам Брийон, — и я не должен создавать ему неприятностей». Темпл же имел в течение года ряд романов с женщинами высокого и низкого происхождения, включая одну французскую графиню и одну итальянку, пока наконец не влюбился, хотя и ненадолго, в младшую дочь Брийонов, которой было всего пятнадцать лет. На этот раз господин Брийон, по-видимому, был готов дать согласие на брак и даже предложил жениху должность и наследство, но непостоянный Темпл уже увлекся другими женщинами, в том числе и одной замужней дамой, которая в конце концов осчастливила третье поколение Франклинов внебрачным сыном[487].