– Понимаю, – ответил король. – Осажденным осталось недолго ждать. Если сможешь пробраться еще раз к Штарембергу, скажи, чтобы держался до последнего! И вот еще что: нужно разведать подступы к Вене с западной стороны – от Дуная через гору Каленберг до Дорнбахского леса… Не заняты ли те места турками?

– Я попробую, – кивнул Арсен. – Только как мне возвратиться к вам и одновременно попасть в Вену? Кроме того, я хотел бы побывать во вражеском лагере, может, удастся узнать что-нибудь важное…

– Тебе нет надобности возвращаться. С тобой пойдет один знакомый тебе пан, опытный и храбрый воин. Он вернется сюда и доложит мне обо всем, а ты пойдешь своей дорогой дальше.

– Кто бы это мог быть? Храбрый и опытный… Постойте, постойте… Ваша ясновельможность, неужели – Мартын Спыхальский? Он здесь? – Радостная улыбка озарила озабоченное лицо Арсена.

Собеский тоже улыбнулся.

– О! Вижу, вы с ним настоящие друзья! Ну что ж – я рад свести вас сегодня вместе. И пусть это будет в счет моей благодарности тебе за верную службу отчизне и королю. Пан Таленти, прикажи привести сюда пана Спыхальского!

Секретарь вышел отдать распоряжение.

Собеский заговорил с Карлом Лотарингским по-французски, и они оба склонились над столом, на котором лежала большая цветная карта Вены и ее окрестностей.

Стоя в стороне, Арсен вслушивался в чужую речь. В душе росла уверенность, что не зря он за последние два месяца затратил так много сил, чтобы расстроить планы Кара-Мустафы! Не зря множество раз рисковал головой, пробираясь в Вену и переплывая Дунай! Силы союзников выросли вдвое, а во главе их стал сам Ян Собеский, который, как и Сирко на Украине, посвятил свою жизнь борьбе со страшным турецко-татарским нашествием и ровно десять лет назад, будучи еще гетманом, а не королем, наголову разгромил турок под Хотином.

Хотелось верить, что и сейчас, когда Собескому стукнуло пятьдесят четыре года, он не утратил ни мужества, ни воинского умения и его не оставила воинская удача.

Арсен прекрасно понимал: если не остановить Кара-Мустафу под Веной, к ногам его падет половина Европы! И Златкина жизнь будет окончательно исковеркана. Поэтому он поклялся себе, что сделает все, чтобы помочь Собескому разгромить ненавистного врага.

Позади него зашелестел полог. Арсен оглянулся – в шатер в сопровождении Таленти вошел Спыхальский. Вытянулся, напыжился, выставив вперед острые усы. Щелкнул каблуками.

И вдруг – увидел Арсена.

Куда девалась его напускная важность! Усы вздрогнули, белые зубы засверкали в улыбке, в глазах – удивление и радость… Он сразу забыл о присутствии высочайших особ, широко раскинул руки, кинулся к Арсену и, схватив в объятия, во весь голос воскликнул:

– Друже мой! Холера ясная!.. Вот не ожидал встретиться тутай с тобою! – И только после того, как заметил недоуменный взгляд Карла Лотарингского и широкое, полное, добродушно улыбающееся лицо короля, понял, какое невероятное нарушение этикета допустил. Он покраснел, смутился, потом вытянулся в струнку и пробормотал: – Прошу прощения у вашей ясновельможности… Такая неожиданность – друга встретил… – И снова смущенно умолк.

В ответ Собеский громко рассмеялся.

– Друга увидел – и про короля забыл! Вот это я понимаю – дружба! Ха-ха-ха!

У Спыхальского теперь пылало не только его обветренное лицо, но и уши побагровели. Казалось, даже усы занялись малиновым пламенем.

Собеский захохотал еще громче – он любил посмеяться, – но вдруг стал серьезным.

– Ну вот что, панове, не будем терять время! Не позже чем завтра утром я должен знать, свободны ли от турецких войск западные подходы к Вене, можем ли мы их занять. Это будет выгодная позиция для нас… Оттуда и ударим по врагу! Только бы вовремя прибыл Менжинский с казаками…

Последние слова поразили Арсена.

– Разве и казаки сюда придут, ваша ясновельможность?

– Да, я жду их с минуты на минуту!

А Спыхальский добавил:

– Сам Семен Палий ведет их!

Два дня длилась переправа.

В обеденную пору восьмого сентября последний солдат союзнической армии перешел на правый берег Дуная.

Со стороны Вены доносилась глухая канонада. Долетал усиливаемый порывами ветра тысячеголосый людской рев – а-а-а! Было ясно – турки ведут еще один штурм осажденного города.

Все ждали приказа выступать. Но Собеский не торопился: стоял на высоком холме и в подзорную трубу разглядывал далекую дорогу за рекой – не идут ли казаки?

– Ах, Менжинский, Менжинский! Что же ты так запаздываешь? – приговаривал он с досадой. – Если бы только знал, как ты нужен здесь! Как мне не хватает сейчас казачьей пехоты!

Верховные военачальники союзников со своими штабами стояли поодаль и тоже смотрели на левый берег. Им было известно, кого ждет главнокомандующий и какое значение может иметь для исхода генеральной битвы эта помощь.

Но дорога была пуста. Ни души, ни облачка пыли вдали.

– Ах, Менжинский, Менжинский! – сокрушенно качал головой Собеский.

Подошел адъютант, тихо что-то сказал.

Король опустил подзорную трубу. Оглянулся.

– Где он? Давай его сюда!

К нему подвели усталого, грязного и оборванного Мартына Спыхальского.

– Ну что? – не отвечая на приветствие, спросил король. – Рассказывай!

Спыхальский стал во фронт.

– Ваша ясновельможность, мы обшарили всю местность от Дуная до самого Дорнбахского леса, что за горой Каленберг. И еще дальше… Нигде не встретили ни одного турка, ни одного татарина. Все силы Кара-Мустафа стянул к Вене. Сегодня с раннего утра штурмует город…

– Торопится… Хочет до нашего прихода взять его… – задумчиво сказал Собеский. – Тогда он развязал бы себе руки в тылу и в генеральной битве имел бы больше шансов на победу… Но и у нас тоже шансы немалые. Прежде всего то, что Кара-Мустафа не ждет нашего наступления так быстро.

Подозвав командующих союзными частями, король изложил диспозицию и отдал приказ войскам выступать.

Австрийские, саксонские и баварские части под командованием Карла Лотарингского двинулись вдоль Дуная, занимая левый фланг. В центре должен был стать граф фон Вальдек со своими франконцами. На правом фланге, в Дорнбахском лесу и в прилегающих долинах, – гетман Яблоновский с поляками.

Продвигались медленно, на ходу перегруппировывались в три линии, с резервом и обозами позади. Только на третий день, поздно вечером, так и не встретив сопротивления, вышли через Венский лес на обозначенный диспозицией рубеж.

Собеский со своей штаб-квартирой остановился на вершине горы Каленберг, приказал поднять большое красное, с белым крестом знамя и разложить костры – знак Штарембергу и всем осажденным, что союзники пришли на выручку городу. Защитники Вены высыпали на валы. С колокольни Святого Стефана пускали ракеты, словно умоляли о немедленной помощи.