Не дожидаясь, пока жолнеры поставят шатер, Собеский приказал разостлать на земле походную постель и лег спать. Долго не мог сомкнуть глаз – не оставляли мысли о завтрашнем дне, о предстоящей битве. Знал, что Кара-Мустафа тоже готовится к ней, и пытался предугадать его замыслы.

Чтобы отвлечься, стал думать о королеве, своей любимой Марысеньке: перебирал в памяти совместную с нею жизнь и убеждал себя в том, что не так уж и несчастлива она была. Правда, злые языки болтают о Марысеньке всякое… Она и теперь, находясь замужем, позволяет себе влюбляться в других, хотя бы в того же Яблоновского…

Вспомнив пана Станислава, король поморщился. И что она нашла в нем? Ну да ладно, он все уже давно простил ей. Простил, когда она родила ему сына (кстати, завтра присматривать нужно за Яковом, не ввязался бы сгоряча в бой!), простил за глубокий, проницательный ум, за красоту, которая, казалось, и годам не подвластна… «Молись за меня завтра, Марысенька!» – прошептал Собеский, глядя в безлунное звездное осеннее небо.

Нет, никак не удавалось ему отрешиться от тревожного чувства, холодившего сердце… Что будет завтра? Кому улыбнется фортуна? За кем останется поле боя!

Ответа на эти вопросы сейчас никто не знал.

Собеский уснул незаметно, и ничто уже не мешало ему – ни фырканье коней, ни перекличка часовых, ни разговоры жолнеров, которые ставили королевский шатер, ни постукивание топоров.

Разбудил его Яков со вторыми петухами.

– Папа, вставай! – тормошил он отца изо всех сил. – Радостная новость!

– Что?! – вскинулся король.

– Казаки пришли! Передовой отряд фастовского полковника Семена Палия. Менжинский привел. Четыре тысячи… И несколько сотен донских казаков…

– Пришли? Не может быть! – вскочил на ноги Собеский.

– Ей-богу, правда… Ждут приказания, где становиться.

– Слава Богу! А остальные?

– Остальные с обозом отстали… Будут позже.

После очередного неудачного штурма, когда еще сотни воинов падишаха сложили головы, а тысячи были ранены, турецкий лагерь охватили растерянность и уныние. Многие открыто упрекали сераскера, который, как говорили, нарочно затягивает взятие Вены, чтобы не дать город на разграбление. Паши, крымский хан, молдавский и валахский господари были возмущены медлительностью Кара-Мустафы, его неумением вести осаду.

Получив от татар известие о том, что Собеский переправился на правый берег и уже занимает гору Каленберг, Кара-Мустафа собрал военный совет.

Красный шатер визиря гудел, как растревоженный улей. Никто не притронулся к сладостям и ароматному кофе, которыми угощал высоких гостей кафеджи визиря. Никто не восторгался сказочной роскошью огромного, со множеством комнат шатра, не обращал внимания на фонтан, тихо журчавший в мраморной чаше, на висевшее на стенах оружие, инкрустированное золотом, серебром и драгоценными камнями. Разве до этого сейчас? Речь пойдет о жизни и чести Блистательной Порты!

Когда вошел Кара-Мустафа, паши замолкли и склонили в поклоне головы.

Сераскер разрешил всем сесть и сел сам. За последние дни он похудел, еще больше почернел. Настроение у него было явно подавленное.

Отхлебнув из фарфоровой чашечки глоток кофе, медленно обвел взглядом военачальников, которые, опустив глаза, молча сидели на шелковых подушечках. Тихо спросил:

– Что будем делать, высокочтимые паши?

Никто не шевельнулся. В шатре надолго воцарилась гробовая тишина. Казалось, паши проглотили языки.

Кара-Мустафу стала охватывать ярость.

Мерзкие жирные ишаки! Кровожадные псы! Бездельники и завистники! Злорадствуют при его неудачах! Готовы пожертвовать жизнями своих воинов, только бы вырвать из его рук власть великого визиря и сераскера! Подлецы!

Он едва сдерживал себя, чтобы не накричать на них. Рассудительность взяла верх. Сжав кулаки, переспросил:

– Ну, так что посоветуют мне мои паши?

Вот поднял голову хан Мюрад-Гирей. Кинул коротко:

– Снять осаду и отступить!

И тут словно прорвало плотину. Заговорили все вместе, зло сверкая глазами.

– Конечно, отступить!

– Два месяца толклись под этим проклятым городом, а чего добились?

– Болезнь уже расправилась с третью нашего войска!

– Аллах отвернулся от нас!

– Выманить Штаремберга в поле, а потом вместе с Собеским разгромить! В чистом поле у нас преимущество!

– В нашем лагере каждый второй либо раненый, либо больной! Как воевать!

Кара-Мустафа вновь стал задыхаться от гнева.

– Не все сразу! Кто-нибудь один! Это военный совет, а не стамбульский базар!

Поднялся будский паша Ибрагим, шурин султана. Держится независимо, чувствует поддержку Высокого Порога[135].

– Высокопочитаемый садразам[136], высокочтимые паши! Я воин, поэтому не ждите от меня многословия. Скажу кратко: чтобы спасти войско нашего всемогущего повелителя и властителя султана Магомета, нам нужно отступить! Мы оказались между трех огней: Собеским, Штарембергом и дизентерией – ужасной болезнью живота, которая беспощадно косит наши ряды… У кого другое мнение – пусть скажет! – Он сел.

Сразу же встал сухой, энергичный и умный паша адрианопольский.

– Великий визирь, все паши единодушны в том, что двухмесячная осада Вены не принесла нам победы и что ее надо снять. Почему, спросишь ты меня? Отвечу: потому, что мы уже потеряли убитыми, умершими от болезней и ранеными половину войска. Потому, что в тылу у нас стоит сам Собеский, полководец опытный и решительный. Потому, что Штаремберг защищался храбро, а теперь, когда ему на помощь подошли войска союзников, он и не подумает о сдаче города. Потому, что со дня на день нужно ждать дождей и осенних холодов, а у нас нет зимней одежды. Потому, наконец, что не мы первые отступаем от стен этого города – великий султан Сулейман тоже отступил, не снискав лавров победителя… Если отступим, то сохраним войско и надежду на победу в будущем. Да поможет нам Аллах!

Кара-Мустафа заскрежетал зубами.

– Позор! Высокочтимые паши забыли о воинской чести и достоинстве! Забыли о чести Османской державы и славе падишаха! Мы пришли на войну, а не на веселую прогулку. Аллах вовсе не покинул нас. Он не отступается от людей мужественных и отважных. Помните об этом! Я уверен: еще три дня осады – и Вена падет! Осажденные держатся из последних сил. Подождите еще три дня, высокочтимые паши! А Собеского нечего бояться. Поляки измучены дальней дорогой, в бою они нестойки. Король польский не осмелится напасть на нас. Мы сами нападем на него и заставим бежать без оглядки! Я не отступлю из-под Вены, пока не возьму ее, Аллах мне свидетель! Завтра я с саблей в руке буду драться, как рядовой воин, и лучше мне погибнуть, чем получить петлю на шею! Да поможет нам Аллах! – Он перевел дыхание. – А сейчас, паши, идите к своим воинам и готовьте их к бою. Я пришлю диспозицию… Мы развернемся фронтом к Собескому и с помощью Аллаха разгромим его! Идите!