А поскольку Бог в бесконечное многообразие монад вложил одну и ту же программу, то каждая монада — это не просто одна отдельная вещь, а есть весь мир монад, «живое зеркало универсума»[686], своего рода «сжатая Вселенная», микрокосм. Монада всё извлекает из своего собственного лона, она «смотрится» в себя, как в зеркало, и видит, в силу предустановленной гармонии, не только себя, но и весь мир монад. А это и есть «все во всем»[687]. В этом смысле каждая монада есть микрокосм, где в маленькой частице заключается то, что происходит и имеется в макрокосме в широком масштабе.

Эту свою мысль Лейбниц поясняет следующей аналогией: «И как один и тот же город, если смотреть на него с разных сторон, кажется совершенно иным и как бы перспективно умноженным, таким же точно образом вследствие бесконечного множества простых субстанций существует как бы столько же различных универсумов, которые, однако, суть только) перспективы одного и того же соответственно различным точкам зрения каждой монады»[688]. Всякая монада точно выражает все другие монады, ибо Бог, приводя всё в порядок, обратил внимание на каждую монаду, гармонизировав их таким путем, что «все дышит взаимным согласием»[689]. Основу этого «взаимного согласия», соответствия следует искать в предустановленной гармонии или в Боге. Все тела и вещи сообразуются в силу гармонии, предустановленной между всеми монадами, так как они все суть выражения одного и того же универсума.

С помощью принципа предустановленной гармонии Лейбниц пытается ' объяснить естественное соединение души с телом. Благодаря Богу передается воздействие одной монады на другую. По мнению Лейбница, поскольку, душа обладает совершенством и отчетливыми мыслями, Бог приспособил к ней тело и наперед и наперед сотворил и предусмотрел его в таком виде,

• что тело принуждается к исполнению желаний души, а поскольку душа несовершенна и ее представления смутны, Бог приспособил душу к телу ‘ так, что душа возбуждается под влиянием тех страстей, которые возникают из телесных впечатлений. «Бог с самого начала, — отмечает Лейбниц, — создал душу в таком виде, что она развивается и в строгом порядке пред- , ставляет всё, что совершается в теле, а тело — в таком виде, что оно само исполняет то, что требует душа»[690]. И хотя душа следует своим собственным законам, а тело — своим, но они сообразуются в силу гармонии, предустановленной между всеми монадами. В силу предустановленной гармонии тела действуют так, как будто бы вовсе не было душ, а души действуют так, как будто бы не было никаких тел. А вместе, продолжает свои рассуждения Лейбниц, оба действуют так, как будто бы одно влияет на другое. «При этом предполагается, — подчеркивает Лейбниц, — что каждая из этих субстанций действует на другую в меру своего совершенства и одна из них идеально зависит от другой — настолько, что основание происходящего в одной субстанции может быть передано тем, что совершается в другой. А это происходит уже вследствие решений Бога, с тех пор как Бог установил между ними гармонию»[691].

Таким образом, гармония, существующая между душой и телом, предустановленна и следует из божественной причины. Рассматриваемая через призму системы Лейбниц, эту гармония должна пониматься скорее не как то, что между душой и телом существует гармония, а как то, что душа есть гармония тела, а тело — гармония души. Первая и непосредственная причина этой гармонии есть сама монада и лишь поскольку монады созданы и сотворены Богом, его можно считать творцом лежащей в основе монады гармонии. И хотя душа и тело одинаковы по своей природе, тем не менее их природа не одного порядка, поскольку они относятся друг к другу как активная сила к пассивной или как цель к средству. Душа есть цель тела, а тело — средство души. Душа заключает в себе тело как необходимое средство своего самовыражения. Но тело как средство находится в двойном отношении к своей цели: 1) душа обуславливает тело и как условие тела — она есть потенция; 2) как осуществление тела, его конечная цель душа есть энтелехия.

Итак, душа заключает в себе тело как средство своего развития, и так как всякое развитие совершается согласно определенной цели, из каковой оно исходит как основа, то относительно можно сказать, что душа составляет основу и цель его. Стало быть, духовная сфера есть основа и цель телесного мира.

Таким образом, из всего вышесказанного можно заключить, что душа и тело суть те силы, которые составляют сущность каждой монады: последняя, стало быть, есть одушевленное тело. А так как каждая монада представляет собой простую и неделимую сущность, то душа и тело должны быть соединены неразрывно: они никогда не могут рассматриваться как отдельные или независимые друг от друга сущности, а потому монада есть одушевленное тело.

Так Лейбниц разрешил декартову проблему, выводя плюрализм явлений из монизма сущностей.

6.4.1.1. Учение об опыте

Эмпирическую традицию в классической философии можно рассматривать как результат критики некоторыми видными философами XVII- XVIII вв. рационалистической традиции. Хотя эмпиризм был исходным и фундирующим основанием философской системы Фр. Бэкона, а у Т. Гоббса он тесно переплетался с рационализмом, все же его основателем, отцом общепризнанно считается английский философ Джон Локк (1632-1704), значение и влияние которого в истории философии было столь велико, что его ставили на один уровень с Ньютоном в науке. Так, французский философ Д’Аламбер, один из создателей знаменитой французской «Энциклопедии», во «Введении» к ней писал: «Можно сказать, что Локк создал науку метафизики подобно тому как Ньютон создал физику… Локк привел метафизику к тому, чем она должна быть, то есть сделал ее экспериментальной физикой души»169.

Локк видел свою основную задачу в исследовании происхождения, достоверности и объема человеческого познания, «…в исследовании, как далеко простирается наша способность познания…, нашего собственного разума, в изучении своих собственных сил и усмотрении того, к чему они I применимы…, в изучении способности нашего разума, выявлении пределов нашего познания… Знание своих познавательных способностей предохраняет нас от скептицизма и умственной бездеятельности»[692]. В такой постановке вопроса и заключается историческое значение Локка. Уже с. самого начала довольно четко вырисовывается прокладываемый им путь, который поведет прямо к кантовскому критицизму. Именно английскому мыслителю удалось вскрыть гносеологический характер классической философии, заложенный в ней с самого начала. Постановкой гносеологической проблематики в критическом ключе Локк предвосхитил Канта. Правда, последний значительно превзошел английского философа своим новым методом решения гносеологической проблемы.