Приемов великое множество, и что самое ужасное – все делается по закону.

«Поставить клизму? С радостью, доктор, но только в вашем присутствии! А то как не туда вставлю... Я правильно вставила, проверьте пожалуйста... Ай-яй-яй, как неудачно! Подержите наконечник, доктор, я вам сейчас чистый халат принесу!»

«Сделать внутривенно? Извините, но это врачебная манипуляция, а я – медсестра».

«Подойдите к Сидорову, доктор! У него сердце останавливается! Да. Уже пятый раз за ночь! Ну откуда я могу знать, что сорок пять ударов во сне – это не страшно, я же не врач! И вообще – вы дежурите с правом отдыха, но без права сна!»

«Доктор, что-то мне кал Терещенко не нравится! Посмотрите, какой он черный – уж не внутреннее ли кровотечение? Нет, я не дальтоник! И что с того, что вы обедаете? Вы же на работе, а не дома!»...

В крошечной ординаторской блока кардиореанимации на стене висел самодельный плакат. Крупными красными буквами по белому: «Если он уйдет – это навсегда, так что просто не дай ему уйти». И пониже, более мелким шрифтом: «Максим Леонидов». Плакат сделал Городецкий.

– Не совсем про нас сказано, но ведь как точно! – говорил он, когда кто-то обращал внимание на плакат.

Сегодня доктор Городецкий, обычно веселый и разговорчивый, был скучноват.

– Что-то с желудком нехорошо, – пожаловался он. – Хоть в аптеку беги...

– Так сходи, если надо, – сказал Данилов. – Я подстрахую.

Они почти сразу перешли на «ты», на первом совместном дежурстве.

– Ну, в аптеку я не побегу, а до второй терапии прогуляюсь. Я быстро.

Старшая медсестра второго терапевтического отделения была давней пассией холостяка Городецкого.

– Я пока с больными познакомлюсь. – Данилов взял со стола три истории болезни.

– Давай, – благословил Городецкий и ушел.

Все трое больных относились к «легким», подлежащим назавтра переводу в отделение. Два крупноочаговых инфаркта миокарда и одна мерцательная аритмия – самые что ни на есть кардиореанимационные диагнозы.

– А у меня, доктор, кажется, понос, – смущенно призналась женщина с купированным пароксизмом мерцания предсердий. – Два раза жидкий стул был.

Данилов заглянул в лист назначений, вклеенный в самом конце истории болезни.

– Вы два дня получали слабительное, – сказал он.

– Возможно, что оно начало работать. Давайте подождем час-другой, посмотрим, что будет...

Живот у пациентки был мягким, слегка болезненным при глубокой пальпации в околопупочной области.

Городецкий вернулся через полчаса.

– В отделении творится что-то ужасное. Сестры не успевают судна подносить. Ой, терзают меня смутные сомнения...

– Караваева тоже на понос пожаловалась, – сообщил Данилов.

– Дернул же меня черт! – Городецкий на мгновение замер, прислушиваясь к собственным ощущениям, и рванул в туалет.

Данилов прозвонил несколько выбранных наугад отделений – первую хирургию, гастроэнтерологию, неврологию и гинекологию. Везде, кроме гинекологии, ситуация была тревожной, пациенты, по выражению одной из медсестер, «не слезали с горшка».

Результаты прозвона были сообщены вернувшемуся Городецкому.

– Биточки! Однозначно – паровые биточки! – констатировал Городецкий. – Борщ я не ел, а вот биточками соблазнился. Две порции слопал! Ну да, все логично – Караваева обед ела, ее и «несет», а Диденко и Гасанов – не ели, аппетит у них плохой и на животы они не жалуются. Пищеблок свинью подложил...

– А почему в гинекологии все нормально?

– Ты разве забыл, что гинекология – зажравшееся блатное отделение?! Там все едят свое, да еще и сестер угощают. Все наши буфетчицы просто мечтают работать в гинекологии – и ненапряжно, и выгодно. Я видел, как они на кухню ездят: «Суп не надо, его никто не ест, пюре я брать не буду, только котлет на пятьдесят пять человек давайте». Вот так-то!

– А тебе что, больничная еда нравится?

– Да не так чтобы, но котлеты у них неплохие, есть можно. С собой таскать неохота, а в блоке всегда кто-то от еды отказывается, так что я никого не объедаю. Вот сегодня четыре биточка съел с гречкой... Лучше бы я голодал!

– Послушай, а если врач заболевает на дежурстве и не может дальше дежурить, то как быть? – Данилову раньше никогда не приходил в голову подобный вопрос.

– Если днем – то это головная боль заведующего. Или ставь кого-то на замену, или оставайся сам. Если же вечером или ночью, как, например, в прошлом году Захаров из нейрореанимации споткнулся на лестнице и ногу сломал, то надо ставить в известность дежурного администратора. Можно и главному домой позвонить, не вопрос. Они вызывают кого-то из дома или просто перераспределяют дежурных врачей. Но у меня не тот случай, чтобы с дежурства сниматься – покрутит еще час да и отпустит.

– Я просто спросил, – Данилов слегка смутился, – чтобы знать.

– Тогда вот тебе еще одно знание. Если ты увидел, что у тебя в палатах или в блоке больные начали поносить, то сразу же сообщай об этом начальству, но в историях болезни ничего писать не спеши. Улавливаешь?

– Может, и улавливаю, но лучше объясни, – попросил Данилов.

– Каждый случай внутрибольничной «вспышки» – это повод для тотальной санитарной проверки. Дружно припираются проверяющие из санэпидстанции и неделю трясут всю больницу. И как трясут! – Городецкий покачал головой. – Жестоко! К самой мелкой мелочи цепляются. Потом начинают сыпаться выговоры и увольнения. Кому это надо? Вот администрация и скрывает... Кого можно – экстренно «закрепят» и выпишут домой, остальных полечат от поноса здесь, причем в таких ситуациях все «закрепляющее» назначается неофициально, без записи в истории болезни. В секретном порядке.

– Врачи покупают лекарства за свой счет? – догадался Данилов.

– Да ты что?! – вытаращился Городецкий. – Это ж зарплаты не хватит. Аптека по распоряжению главного выдает что требуется в отделения, никак эти выдачи не оформляя, а потом как-то списывает. Выкручиваемся, как можем, всем коллективом. Так что ты пока подожди в истории Караваевой жалобы на понос указывать. На, кстати, дай ей...

Городецкий вытащил из кармана блистер с капсулами, порылся в ящике стола, нашел ножницы и отрезал с краю четыре капсулы.

– ...пусть две выпьет прямо сейчас, а потом после каждого хождения в туалет принимает еще по одной.

Данилов отнес капсулы и вернулся в ординаторскую. Городецкого уже не было. Из туалета для сотрудников, через тонкую стенку-перегородку доносились характерные звуки. В ординаторскую заглянула дежурная медсестра с романтическим именем Маргарита. Немного амбициозная, но, в целом, вменяемая и опытная.

– Сергей Сергеевич... все ясно. Вы-то, Владимир Александрович, как – в порядке?