Она приехала в магазин и, заперев дверь, сняла картину со стены.

Сейф глядел на неё равнодушным синим глазом.

Она прижала палец к этой мерцающей пластине, и дверца распахнулась.

Наталья Александровна видела в своей жизни много денег, но никогда — сразу. Она провела пальцем по блестящему пластику, который обтекал банкноты, и вдруг замерла.

«Не отдавать ничего, что попало в руки».

И она закрыла сейф.

Телефон звонил весь вечер, беззвучно бился на столе, но она не обращала на него внимания.

То же было и на следующий день. Но потом звонки начали стихать, и через три дня прекратились вовсе.

Вдруг выяснилось, что у друга было больное сердце и он умер прямо на допросе.

Люди, что занимались этими делами, к Наталье Александровне отнеслись с пониманием, на магазин не косились и даже не допрашивали официально.

Итак, она совершенно не удивилась этому подарку.

Так велел дух ежедневника.

После этого она уехала в Европу. Сначала во Францию, а затем в Швейцарию.

Там ей читали историю шоколада, в Вене — историю кофе, а в иных странах — рассказывали о чае.

Так прошло несколько месяцев.

Наталья Александровна переменила несколько любовников, но незакрытый гештальт с бабочками тянул её — нужен был человек героический, возвышенный…

Расставаться с этим воспоминанием она не собиралась, точно так же, как и с чайным магазином.

Она по-прежнему занималась чаем или думала, что им занимается.

Деньги могут кончиться, и кончиться неожиданно, а тут был навык.

Вдруг её помошница растворится в воздухе, надо хоть понимать, о чём идёт речь.

И ежедневник пополнялся записями о товаре. Там был крупнолиственный индийско-цейлонский чай с ягодами и листьями земляники, лепестками роз, куда было впрыснуто земляничное масло. Был в списке чай с лепестками сафлора, кусочками ананаса и лимона, а вместо земляничного (аккуратно вписывала она) дополнен маслами куйтте и шеримойи. Был известный всем чай классической английской традиции, что подразумевала масло бергамота. На следующих страничках значилась смесь зелёных и чёрных сортов чая с добавлением цветков жасминовой гардении, лепестков дикой розы и ароматизированный маракуей, про который говорилось, что он — любимый напиток английских королей. За ним следовал японский лимонник, крупный лист зелёного сенча с добавлением апельсиновой цедры и лимона. Была там и смесь индийско-цейлонского с лепестками роз, персиком и гуавой. Был и зелёный лимонный чай, на зелёной его этикетке катались три лимона. Чай с привкусом сладкого миндаля был чёрным, с большими листьями-хлопьями, с кусочками того самого миндаля и спрыснутый маслом миндаля, а замыкала шествие клубника со сливками вместе с лепестками красного шафрана.

Но вдруг среди своих аккуратных записей она обнаружила странный список:

1. Устаканится стакан, живая вода, поставить в известность фото

2. Удача удочка пакетики осторожно морилка

3. Рост личностный рост х

4. Пингвин Императорский

Наталья Александровна чуть не подавилась. «Какой-такой пингвин-мингвин?! И ведь моей рукой написано, никаких сомнений», — возмутилась она.

Но было время возвращения домой, и утренний пограничник стукнул штемпель в её паспорт.

В тот же день, в гостях у подруги, она познакомилась со странным человеком.

— Пингвин, — представился он, подавая руку.

Сначала она приняла это за причудливую фамилию, но тот, поняв, в чём дело, тут же расхохотался.

— Пингвин, — это прозвище, пояснил он. — Это что, у одного моего друга есть такое прозвище, что вы и не выговорите.

Пингвин был кругл и остёр на язык.

Правда, Наталья Александровна почувствовала, что как собеседница она интересует его больше, чем как женщина.

Но во времена вольности нравов и ориентаций она ничему уже не удивлялась. Лишь только на мгновение ей показалось, что когда-то этот человек уже встречался в её жизни.

Она почувствовала, что события втягивают её в водоворот и, время от времени, она проносится мимо чего-то знакомого — дерева на берегу, постепенно отдаляясь — и если раньше можно было схватиться за спасительную ветку, то теперь это дерево лишь мелькнуло на горизонте и пропало.

Ежедневник постепенно уводил её от прошлой жизни. Она покорилась, будто девочка, вложившая незнакомому дяде свою ладошку в руку. Не плачь, родная, не плачь — мне-то каково будет возвращаться из леса одному?

Но подсказки бумажного друга всегда были полезны и верны.

Просто не всегда она могла их разгадать — иногда казалось, что ежедневник общается с каким-то другим человеком.

Назавтра у неё выдался свободный вечер. Она хотела поехать к своей однокласснице, но в последний момент выяснилось, что та уехала в Италию. Это выяснилось именно в последний момент, когда она позвонила из машины. Подруга не выезжала из своего загородного дома — и тут Италия.

И вот она снова столкнулась с Пингвином, и тот зазвал её в гости.

Так Наталья Александровна попала в совсем иной дом, случайный, и рядом с ней за столом оказался невысокий человек со странной фигурой — скорее некрасивый, но какой-то плотный и тяжёлый.

Она спросила о нём пингвиньего человека, и тот ответил странным словом — Лепидоптерист. Она вновь приняла это за фамилию, и Пингвин дробно рассмеялся:

— Лепидоптерист, — сказал он, — это специалист по бабочкам.

Его друг был путешественником, привозившим из странствий не геологические образцы и африканские маски, а коробки с бабочками.

Путешественников теперь было много, все норовили тратить шальные деньги в странствиях.

Но этот был настоящим путешественником — без шальных денег.

Сначала он весело рассказывал о своих приключениях, о морозе и ветре.

Двадцать восемь раз обошёл вокруг света — за пятнадцать минут, да.

Но постепенно он замолкал, говорил всё меньше и меньше.

Между ними установилась странная связь. И вот она уже была добычей — когда он смотрел на неё, казалось, что он накрыл её сачком. Она представляла себя бабочкой, наколотой на булавку.

Где-то она читала, что русское «бабочка» восходит к праславянскому baba, которое «по мнению большинства лингвистов-энтомологов, в древности обозначало предка». Так что славянские бабушки и прабабушки машут крыльями капустниц и белянок по русским полям. Покойные тёщи всех времён и народов реют бражниками, а мёртвая голова отчётливо видна мимо их крыльев. Или же они ползут по склону горы, как в знаменитом рассказе Эдгара По «Сфинкс».

Она слушала рассказы Лепидоптериста о превращениях куколки в бабочку, что было мистично и укоренению в сознании человека поддавалось плохо.

Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк, за нею энтомолог прыг-прыг-прыг. А дальше что? Взмах сачка. А дальше появляется банка-морилка. Довольно кровожадная вещь. «Очень действенны морилки с цианистым калием — несколько его кристалликов помещают на дно банки и заливают гипсом. Раз заряженная, такая герметичная морилка