На следующий день поутру Даниэлла представила Александра Клоду Лебеку, низкорослому толстяку, который отвечал за стирку огромных кип грязного белья. Она остановила его у главных ворот. За его спиной по улице под холодным весенним солнцем тарахтели тележки молочников, фургоны с рыбой, матери с корзинками и пришпиленными к полосам шляпами тащили за руку детей.

Лебек потянул себя за увесистый, покрытый красными пятнами нос, шмыгнул в недовольстве от задержки:

— Ему нужна работа? И на что вы сгодитесь, месье?

— Я сапожник.

— Это вы так говорите.

— Кто-то же должен поставлять одежду и ботинки для включенных, — сказала Даниэлла. — Кто этим занимается?

Лебек снова потянул себя за нос, и на его потрескавшихся губах заиграла улыбка.

— Я, — промурлыкал он и протер лоб грязным носовым платком.

Александр шагнул вперед:

— Как я понимаю, здесь найдется немало людей и, сдается мне, немало ботинок. Я чиню ботинки и шью ботинки. Нужен вам такой работник?

Лебек пожал плечами и, как показалось Даниэлле, озорно поднял бровь:

— Может, я и найду работу для вас. Я скоро дам вам знать. Будьте поблизости.

Получив разрешение остаться при больнице в ожидании работы, Александр устроил себе опрятный уголок в пустом cap е. Он воспользовался одеялом, которое принесла из собственной комнатушки в подвале Даниэлла, а из плаща свернул подушку. Девушка помогла ему выгрести и выкинуть подгнившую солому и наносить из овечьего стойла свежей. Потревоженный выводок ласточек с криками метался над головами, а потом улетел в шумном мельтешении раздвоенных хвостов и острых крылышек.

Из ранца Александр достал журнал, перо, чернильницу, мешочек с сухими чернилами и положил их на выступающую балку. Чуть позже к ним добавилась маленькая черная книга, перетянутая бечевкой.

— На время это место станет моим домом, — грустно произнес Александр.

Даниэлла сцепила пальцы и ответила:

— Отдохни. Я приду проведать тебя, как только смогу.

Вечером, когда Даниэлла покончила со своими обязанностями при больнице, она взяла черный от сажи фонарь, зажгла в нем свечу и прошмыгнула в сарай. Мадам Дюбан, главная повариха Бисетра, всегда требовала, чтобы девушки под ее началом к девяти вечера уже лежали в своих кроватях в подвале, а в ответ на любой намек на непослушание угрожала увольнением. Но Даниэллу было не остановить; она дождалась, пока старая дева захрапит в своей одинокой постели, прихватила несколько кусков хлеба, фонарь и выскользнула под порочный свет парижской луны. Она шла по дорожке к сараю и радовалась тому, что еще несколько недель тот простоит пустым, пока первые весенние телята подрастут настолько, чтобы разлучить их с ревущими матерями и пустить на выпас.

Фонарь повесили на ржавый крюк у двери, и Александр, притянув к себе Даниэллу, нежно погладил ее рыжие волосы.

— Моя милая, — сказал он, прижавшись губами к ее шее.

Девушка целовала его руки, крепкие ладони, а потом потянула их к своему телу, в теплые укромные места под свободной блузкой и простой шерстяной юбкой. Они занимались любовью допоздна, но потом Даниэлла отряхнула юбку и заторопилась в свою постель в подвале под кухней.

На следующее утро на ведущей к сараю дорожке появился месье Лебек. Даниэлла как раз доила одну из непослушных коров, а Мари стояла рядом и сливала молоко в бидон, чтобы завтра приготовить из него масло. Толстый коротышка принарядился: расчесал редеющие волосы и нарумянил щеки. Рубашка с пышными сборками выглядела так, будто побывала в стирке всего неделю назад. Он воткнул трость в грязь у ног Даниэллы и спросил:

— Где тот юный сапожник, которого ты приводила ко мне вчера?

Даниэлла на миг перестала доить.

— Вы решили его нанять?

Лебек пристукнул тростью и нахмурился:

— Ты смеешь задавать мне вопросы?

— Нет, месье, — ответила Даниэлла, отвернулась, кивнула Мари и закатила глаза. Мари прикрыла рукой рот, чтобы не засмеяться. — Он спит в сарае для молодых телят.

— И где этот сарай?

Даниэлла указала направление.

С прощальным кивком коротышка удалился по дорожке.

— Его должны нанять, — прошептала Даниэлла и вернулась к дойке. Тонкая струя молока ударила в ведро; хвост коровы хлестнул ее по щеке. — Он должен остаться здесь!

— Ты уж будь поосторожнее, — предупредила Мари. — У него будет много работы, да и ты занята. Он не доктор, чтобы отпросить тебя с кухни. Мадам Дюбан, может, и старая, но она чует непотребство, как лошадь чует огонь.

— Тогда я стащу ее дешевые духи, — усмехнулась Даниэлла. — И мы не будем торопиться. Ты завидуешь?

Мари поставила деревянное ведро рядом с табуретом Даниэллы и накрыла его крышкой.

— У меня тоже случаются радости, не беспокойся обо мне.

Девушки от души засмеялись.

Наступал апрель, пришло время посадок. Огороды «Маленькой фермы» вспахивал один из слабоумных, достаточно сильный, чтобы тащить плуг за старым гнедым мерином. Девушки шли по борозде с привязанными на поясе сумками, бросали семена и прикапывали их босыми ногами. Чтобы посадить несколько грядок свеклы, бобов и лука, требовалось несколько дней.

И все же дни Даниэллы текли более приятно, чем обычно, даже несмотря на тяжелую работу и стаи мух, потому что ночью она пробиралась в сарай и занималась с Александром любовью на соломенной подстилке. Каждая встреча проходила в горячей спешке и радости, за которыми следовало приглушенное биение двух сердец и звуки парижской ночи. После, когда страсть утихала, Даниэлла лежала в его объятиях и спрашивала о том, как он провел день. Сколько ботинок он починил, сколько еще ему заказали? Как он работает: оборудовал себе место внутри Бисетра или носит свои инструменты из комнаты в комнату? На что похожа изнутри тюрьма? Она видела только кухню и подвал под ней; неужели у безумцев действительно изо рта идет пена и они отгрызают себе пальцы?

Но Александр неохотно делился подробностями. При помощи месье Лебека он обзавелся деревянным ящиком с инструментами и носил его с собой, когда поступали заказы. Месье Лебек заказал новую пару ботинок и сам купил для них кожу.

— Я знаю свое ремесло, — просто говорил Александр. — И буду км заниматься, пока не найду что-нибудь другое.

— Но зачем искать что-то еще? — спрашивала Даниэлла. — Я знаю, что жить в сарае неудобно, но наверняка тебе скоро дадут комнату.

— Мне не нужна комната. Мне нужны этот сарай и ты.

На четвертую ночь, когда Даниэлла лежала на груди Александра, она взглянула на самодельную полку.

— Что там за книга, любимый? — спросила девушка. — В черном переплете?

Александр вытер рот и грудь, убрав перед этим ее руку, и ответил: