— Какой ты самоуверенный, Люков, — замечает она, лаская меня теплым взглядом.

— Что есть, то есть, — соглашаюсь, вспомнив вдруг, какой удивительно чистой и наивной она показалась мне, впервые очутившись в моей квартире, и каким я себе тогда казался грязным. — Так ты ответишь «да»?

Я опускаюсь на колени, накрывая ладонью тонкое запястье, лежащее на моем плече, и наконец говорю то, что чувствую, заглядывая с надеждой в распахнувшиеся любимые глаза.

— Воробышек, я хочу тебя целиком и полностью. Рядом, на всю жизнь. Я хочу засыпать с тобой и с тобой просыпаться, любить тебя каждую минуту, с каждым биением своего сердца только сильней. Моя сказочница, я хочу быть твоим мужем.

* * *

«Мамин взгляд полон укора и неодобрения, а еще усталости. Я только что сказала ей, что остаюсь с Ильей и понадеялась на порядочность Босса, вызвавшегося самолично доставить маму домой в Гордеевск, пролистав в руке, но так и не дав ей обещанный телефонный номер Люкова.

— Значит, так официально, да? Илья Люков? — вспоминает мой промах Илья, когда мы два часа спустя лежим в его спальне, и я, воспользовавшись короткой передышкой между нашими ласками, ускользнув на миг из рук, что сводят меня с ума, оторвавшись от губ, что кружат голову, сев в кровати, пытаюсь узнать, как мама добралась домой.

Люков мягко отбирает телефон и смотрит в адресную книгу абонентов.

— Ну, наверное.

— Измени, — шепчет, прижимаясь грудью к моей спине и целуя в затылок. Крадется пальцами по плечам. — Воробышек, измени, я так хочу.

Он так нежен со мной, так невозможно ласков, что мне ничего не остается, как выгибаться под его руками урчащей кошкой.

— Ммм… Но как же мне тебя записать, Илья? — спрашиваю, накрывая на своей груди его ладонь, подставляя шею под опаляющее кожу горячее дыхание.

— Придумай, птичка, ты же у меня романтик и выдумщица. Согласен быть хоть злым Мордредом, лишь бы только твоим рыцарем.

— Скажешь тоже! — я смеюсь, почему-то краснея от воспоминаний о нашем с Ильей совместном проезде на красавце Валдае и моей шуточной речи, эмоционально произнесенной с трибуны паддока. — А я? Как я записана в твоем телефоне? — в смущении пытаюсь перевести разговор на себя. — Наверняка, „Воробышек“!

— Не угадала, — ворчит Люков, и я улыбаюсь, уклоняясь от щекочущего шею подбородка.

— А как же тогда? — спрашиваю, опрокидываясь под руками Ильи на подушку.

— Догадайся.

— Женя? — пробую как вариант.

— Нет.

— Дай посмотреть!

— Не-а…

— Ну, пожалуйста, Люков!

— Еще!

— Что?

— Попроси! Нет. Не так.

— Вот так?

— Да, уже лучше! — довольно улыбается Люков, когда я оказываюсь на нем верхом и тянусь рукой к прикроватной тумбе. — Женька, ты сводишь меня с ума… О-ох… Отдай телефон, заноза! Не то укушу! Как вампир, вот сюда!

— Еще чего! Не отдам! Теперь он мой! — я глупо радуюсь добытому трофею, поднимаю телефон над головой и, увернувшись от рук Люкова, подношу к глазам. — Сейчас узнаю все твои тайны, — грожу ему пальцем, внезапно прерываясь в дыхании. — И вампиры сюда… ммм… не кусают… Илья?

— Да? — пальцы Люкова сжимают мою талию, язык щекочет грудь, а я смотрю в экран телефона, на знакомые цифры своего номера, на надпись над ними, разом растеряв весь свой исследовательский пыл. Признаюсь растерянно:

— Я не знаю, что сказать.

— Скажи первое, что придет на ум, — великодушно разрешает он.

— Здесь написано: „Глупая смешная птичка“.

Люков смеется. Громко и с удовольствием, запрокинув голову. Легко приподнимает меня над собой, целуя в живот. Опрокидывает на широкую грудь, падая вместе со мной на подушку.

— Да ты, оказывается, лгунишка у меня! Та еще обманщица! Там написано „любимая“, и за ложь, мой хитрый изворотливый воробышек, тебе полагается крепко поцеловать меня…»

— …Моя сказочница, я хочу быть твоим мужем.

Я смотрю на него, на то, как серьезен его взгляд, как он замер в ожидании моего ответа, и касаюсь ладонью любимого лица.

— Илья, ты ведь знаешь, что я отвечу «да»? Что не смогу без тебя.

— Знаю.

— Что я люблю тебя.

— Да, птичка.

— Что никогда не стану ни с кем делить. Никогда и ни с кем, сколько бы лет нам ни было.

— Знаю, родная, — он встает и обнимает меня. Гладит по волосам, прижимая к себе. — Знаю и чувствую то же, что ты.

— Ну, тогда надо сказать Боссу, что твоей невесте вовсе не нужен молодой жеребец с элитной родословной. У нее уже есть один, хватит.

Каждый раз, когда я заставляю его смеяться, у меня замирает сердце от того, каким новым он предстает мне. Только для меня открываясь, только со мной теряя всю присущую ему холодность.

Снежный Кай — вовсе не снежный, а для своей Герды очень даже внимательный и горячий.

Мой Люков!

— Я надеялся, что не разочарую тебя, птичка, но такое сравнение даже мне льстит! Жеребец, говоришь?..

Он легко подхватывает меня на руки и уносит в ванную комнату. Включив душ, смывает с моих бедер следы муки, отворачивает от себя, выписывая пальцами на моей попе круги и целуя спину, и когда, наконец, наше дыхание предает нас, я легко прогибаюсь ему навстречу, разрешая любить себя так, как это умеет только он, — нежно, со всей страстью. Со своим мужчиной без стеснения и стыда.

— Илья, а ведь я даже не знаю, сколько тебе лет.

— Двадцать три. — В доме Люкова нет моих личных вещей, и он облачает меня в свою рубашку; усадив к себе на колени, сосредоточенно застегивает на мне пуговицы и закатывает рукава, делая это с видимым усердием и удовольствием. — Я совсем старик для тебя.

Да уж. Наши даты рождения разделяет три года и пять мартовских дней, но мне не хочется сейчас упоминать об этом.

— Так значит, твой отец ничего не напутал, и ты действительно сегодня именинник? — возвращаюсь я к нашему разговору.

— Значит, действительно, — Люков дарит мне мимолетный поцелуй в кончик носа. Смотрит серьезно колко-колючими глазами. — Но это ерунда, птичка, не стоящая внимания. Странно, что Босс вспомнил.

— Как это — ерунда? — я изумляюсь, поправляя пальцем очки на переносице. — И почему странно? Илья, Роман Сергеевич — твой отец и любит тебя. Знаю, он справедливо заслужил твою обиду, только те чувства, что я видела в его глазах вчера, невозможно сыграть — они были искренни! И потом, как подумаю, что, если бы не он, я бы так и не нашла тебя в городе, не увидела. Так и не сказала бы, что ты… что я…

Я смотрю на него, закусив губы. Казалось бы, чего таиться? Проще простого взять и сказать любимому человеку, что ждешь от него ребенка. Тогда почему так крепко прилип язык к небу?