Если место женщин в жизни великих мужчин не является неожиданным открытием, то иная сторона взаимоотношений гениев с женщинами имеет гораздо большее значение для понимания их природы, чем сказанное выше о взаимосвязи великого и прекрасного. Речь идет о месте женщины в ценностной системе самих гениев – именно этот критерий убеждает беспристрастного исследователя в наличии заметных отличий гениальных личностей от ординарных представителей людского племени.

Может показаться абсурдным, но сами гениальные личности отличались поразительной невнимательностью к возлюбленным и отодвигали их далеко на второй план в своей ценностной системе координат. Беспокойные фанатики и неисправимые эгоисты, они в основном поступали как Пикассо, даже если не повторяли его слов. Они почти всегда брали, давая взамен лишь разочарования, боль и химерические надежды.

Карл Маркс довел свою жену-баронессу до ошеломляющей нищеты, поскольку не желал тратить времени на заработки, а его неоплачиваемые усилия были направлены на достижение непонятных окружающим мифическим целям. Сальвадор Дали выделялся изощренным цинизмом и просто терроризировал окружающих, но больше всего доставалось тем, кто его любил, – близким женщинам. Александр Македонский, Цезарь и Наполеон, даже попадая под чары женского обаяния, никогда не позволяли себе относиться к женщине слишком серьезно. В жизни этих государственных деятелей нет ни одного случая, когда бы они пожертвовали ради женщины хотя бы граммом своего политического веса. К примеру, Цезарь не задумываясь выдал дочь за своего политического противника, а позже развелся с женой, чтобы приобрести серьезного союзника и при этом сохранить свою репутацию. Однажды, будучи девятнадцатилетним юношей, он отказался подчиниться диктатору и развестись с молодой женой. Казалось бы, Цезарь принял решение, руководствуясь нежными чувствами к женщине. Однако более пристальный взгляд на ситуацию свидетельствует, что Цезарю было весьма выгодно рискнуть и не подчиниться: его расчетливый ум просчитал, что при шатком положении диктатора гораздо выгоднее оказаться его политическим противником, чем союзником.

Эйнштейн и Юнг, заряжаясь от общения с женщинами, никогда не преувеличивали их роли в своей жизни. Юнг не особо скрывал свое пристрастие к полигамии, чем, конечно же, наносил жестокие раны жене. Роден признал роль наиболее близкой ему женщины лишь за несколько месяцев до ее смерти, и, не исключено, то было просто снисхождение, воздание должного человеку, посвятившему ему всю свою жизнь. Фрейд, Ломоносов и Толстой относились к женщинам с видимым уважением, но воспринимали их как нечто обыденное и неотъемлемое в своей жизни. Никто из них не изменил ни одному своему правилу после женитьбы, заставив своих любимых самих подстраиваться под новый стиль жизни. Джек Лондон, умея любить пылко и ярко, не позволял любви заслонять пламя своей идеи. И даже для тех, кто боготворил женщин, – для Бетховена и Нобеля, – они никогда не находились на первом плане. Там неизменно фигурировали лишь их безудержные идеи, их изнурительная работа, их самовлюбленность и вера в себя…

Ранняя фрустрация: путь к самостоятельности

Несмотря на важность для творческого роста абсолютной свободы действий и выбора пути, большинство судьбоносных решений, как ни странно, родилось под влиянием давления неумолимых обстоятельств. Жестокая необходимость нередко ставит людей в зависимость от их способности действовать быстро и воинственно. Именно, казалось бы, непреодолимые горы катастрофических проблем наряду с желанием реализовать творческую идею вынуждают принимать такие нестандартные и колоритные решения, которые позволяют полностью раскрыться характеру и продемонстрировать миру доселе невиданные способности незамедлительно действовать.

На подсознательном уровне смятение, вызванное отчуждением, одиночеством и страхом, обостряют восприятие окружающего мира, а вкупе с переживаниями юных лет и ассоциативными впечатлениями, рожденными книгами, они являются потрясающими стимуляторами идей творчества. Глубокие проблемы детства, грозящие перерасти с годами в затаенную ущербность, толкают людей на невероятные усилия преодолеть эти зачатки ущербности и, как следствие, развивают у них способность и желание генерировать идеи, зачастую не только новые, но и уникальные.

Как северный ветер создал викингов, так и гениев создали сгустки проблем, кажущиеся фатально непреодолимыми. Для достижения самого малого, а порой и для того, чтобы просто выжить, им приходилось отчаянно бороться. Большинству – с самого раннего детства, причем порой осознание необходимости жестокой борьбы становилось для многих из них частью бессознательного, оказывая феноменальное воздействие на все будущие поступки и формируя бойцовский характер. Это закаляло их, делало самостоятельными и сильными, готовыми на все, чтобы выжить и победить. Со временем из тщедушных щенков с обочины жизни незаметно вырастали бульдоги, в мертвой хватке которых уже не сомневался никто.

Ученый, изменивший мир, – Исаак Ньютон – был рожден настолько хилым и хрупким существом, что вопрос физического выживания был для него актуален в течение долгих лет. В раннем детстве он, как забытая игрушка, был покинут матерью на долгие годы, но между тем этот удручающий факт сыграл едва ли не решающую роль в его судьбе. Ему не на кого было надеяться, и биологическая борьба за существование со временем переросла в поиск максимально уютного и приемлемого для существования микромира. Его обращение к книгам в достаточно раннем возрасте и долгое пребывание в обществе книжных героев и собственных представлений оказалось лишь частью этой борьбы за существование – он был надолго вытеснен из реального мира.

Схожий сценарий становления наблюдается у Михаила Ломоносова, который испытал все муки гонения в детском возрасте. Словно зверек в клетке, он жил в поиске единственно верного решения и нашел его. Для побега из дома навсегда нужна была не только высшая степень самостоятельности, но и осознание того, что только таким радикальным шагом можно изменить свою жизнь. Будь напряжение в семье Ломоносова меньшим, а его жизнь – более беззаботной, он никогда бы не оказался в Москве и не вырос до значительного ученого. Потому что ему было бы нечего преодолевать, не стоило бы зубами цепляться за знания и жить в крайней степени внутреннего напряжения. Именно детские невзгоды, переживания и жажда жизни сделали из мальчика из далекой русской глубинки Михаила Ломоносова.

Наполеон тоже пережил период ранней и очень острой фрустрации. Корсиканское происхождение, маленький рост и хрупкая конституция стали предметом насмешек в училище, куда будущий завоеватель попал в том возрасте, когда люди, уже не дети, но еще и не взрослые, отличаются особенной жестокостью. Каждое слово, каждый жест необходимо было отстаивать физически – так рождался мятежный дух непримиримого бойца, готового к оппозиции и одуряющим потрясениям.

Патриарх психоанализа Зигмунд Фрейд был рожден под знаком бедности, и ущербность потенциально нищего человека, неплатежеспособного, а значит неспособного человека в принципе, долгие годы мрачной давящей тенью нависала над его сознанием. Вместе с ощущением человека третьего сорта – чувства если и не гонимого, то презираемого еврея, приехавшего с родителями в бедный квартал Вены, – это чувство стало первым внутренним движителем для поиска совершенно новой победной идеи. Это желание еще больше окрепло и развилось после появления первых результатов борьбы, а со временем трансформировалось в четко сформулированные намерения выделиться даже из элитного медицинского мира, создав фактически новую систему медицинских взглядов. Способность побеждать и выстоять в главной схватке жизни пришла из далекого периода, когда надо было просто выжить.