Ландграфиня Гессен-Кассельская, заставившая и французов и шведов уважать себя, добилась большего, чем курфюрст, который всегда создавал только головную боль. Она получила значительную часть земель, на которые претендовала, и более полумиллиона талеров для своей армии[1447].

Повезло швейцарцам: они ухитрились остаться в стороне от войны и теперь поспешили подключиться к миру. Они уже свыше трехсот лет пользовались независимостью, и к их конфедерации, состоявшей вначале из кантонов Ури, Швиц и Унтервальден, добавились Люцерн, Цюрих, Базель, Граубюнден, Золотурн, Санкт, Галл, Аппенцель и Фрибург, но Швейцарскую Конфедерацию как таковую до сего времени никто не признавал. Теперь это случилось.

Более сложной оказалась проблема оплаты шведской армии. Александр Эрскин, специально присланный на конгресс для решения этого вопроса, с полным основанием заявил, что войска не уйдут до тех пор, пока им не заплатят. Он потребовал шесть миллионов талеров, имперцы предложили три, сошлись же на пяти[1448].

Обсуждение проблем правосудия в империи, прав рейхехофрата, пересмотра решения по Донаувёрту, принятого в 1608 году, посчитали целесообразным отложить до следующего рейхстага; такая же участь постигла и неурегулированный конфликт по поводу наследования Клеве-Юлиха. Внимание всех участников конгресса сосредоточилось на религии. Вначале возникла тупиковая ситуация: католики в Мюнстере наотрез отказались разговаривать с протестантами в Оснабрюке, а посредник, папский нунций, провозгласил, что ни за что не сядет в одной комнате с еретиком[1449]. Когда наконец эти трудности были преодолены, появились другие: католики заявили свои права на все земли, которые принадлежали церкви в 1627 году, протестанты потребовали возврата к положению на 1618 год. Иоганн Георг проявил чудеса дипломатии, уговорив их согласиться на компромиссный 1624 год[1450].

Навсегда было покончено с «Эдиктом о реституции», кон фесе подтвердил право князей менять по желанию и свою веру, и веру своих подданных. Гарантии равенства были даны католикам и протестантам в традиционно и явно разделенных городах, таких как Аугсбург и Регенсбург.

Фердинанд III вначале, проявляя добрую волю, согласился признать кальвинизм в качестве третьей религии в своей империи[1451]. Однако когда, казалось, страсти улеглись, в нем вдруг пробудился нрав отца. Он категорически отказался разрешить протестантское вероисповедание на землях Габсбургов и обратился за поддержкой к папе римскому[1452]. Император настоятельно потребовал взять за основу в урегулировании конфликта вокруг церковных земель не 1624-й, а 1627 год, то есть договоренности религиозного status quo, которые затем были зафиксированы Пражским миром. Траутмансдорф, на первых порах демонстрировавший дипломатичность и добродушие, тоже вдруг поддержал своего хозяина. Граф заявил: если бы даже император находился не у себя дома, а в стокгольмской тюрьме, то все равно не рекомендовал бы ему подписывать такое соглашение. 16 июля 1647 года у него состоялся еще один разговор на эту тему с Сальвиусом, и, не удовлетворившись результатами беседы, вечером граф отбыл в Вену. Но, как свидетельствуют очевидцы, он выглядел весьма довольным собой, и у него, видимо, были для этого основания.

Пока шли переговоры, политическая обстановка вокруг них неожиданно переменилась. Зимой 1645 года, когда Фердинанд посылал Траутсмандорфа в Мюнстер, он был в отчаянном положении. Через восемнадцать месяцев император воодушевился новыми надеждами.

В продолжение полутора лет Фердинанд терял позиции. Летом 1647 года случилось то, что могло не только отсрочить поражение, но и принести победу династии Габсбургов.

В начале 1646 года шведское правительство наконец отреагировало на мольбы Торстенссона отозвать его по причине нездоровья[1453] — он неделями лежал в постели, и его руки, пораженные подагрой, не могли даже подписывать приказы[1454] — и назначило Карла Густава Врангеля. Горделивый, агрессивный и не вызывавший симпатий[1455] Врангель был тем не менее хорошим генералом — даже чересчур хорошим, чтобы понравиться французам. Летом 1646 года он начал успешное наступление на Баварию. Мазарини, больше беспокоившийся не о лаврах объединенной армии, а по поводу шведских успехов, хотел во что бы то ни стало сдержать Тюренна или по крайней мере спасти Баварию[1456]. Однако совместные войска Швеции и Франции независимо от желания Тюренна вряд ли были способны на то, чтобы ориентироваться на интересы дворцовой дипломатии. Врангель хотел вторжения в Баварию, а солдаты предвкушали вольницу и грабежи.

Иоганн фон Верт поспешил на помощь, отстоял Аугсбург, но не смог остановить шведов, и они осенью 1646 года хлынули в Баварию. Максимилиан, напуганный крестьянским бунтом, лишил подданных оружия, а разрушив мельницы и зернохранилища, чтобы задушить голодом интервентов, вызвал массовый голод на собственной земле[1457]. К весне он запросил перемирие, в марте подписал его, и только в апреле Врангель прекратил военные действия[1458].

Но для Мазарини Австрийский дом оказался гидрой, у которой на месте одной отрубленной головы вырастает другая. Потеря Баварии тут же компенсировалась. Казалось, приезд Траутсмандорфа в Мюнстер действительно указывал на то, что император перестал оглядываться на Испанию. После смерти жены, инфанты Марии, Фердинанд, похоже, собрался вообще порвать с Мадридом. Мазарини воспользовался моментом и, желая завлечь Фердинанда в свои дипломатические сети, предложил ему в жены девчонку-сорванца, «мадемуазель», дочь Гастона Орлеанского. Инициативу кардинала отвергли на том основании, что император еще не оправился от горя и ему рано думать о втором браке.

Как бы тяжело ни переживал Фердинанд утрату инфанты Марии, это не помешало ему найти жену в собственном роду, и он предпочел французскому варианту надежный брачный союз, посредством которого Габсбурги всегда укрепляли свою династию. Он избрал в невесты кузину Марию Леопольдину Тирольскую.