— Осторожно, горячий!

Молино пригубил чай. Видимо, он не собирался начинать разговор. «Ну, мне-то все равно», — думала Тетушка. Время от времени колонисты приходили поделиться личными проблемами, вероятно, считая, раз старуха живет одна, то никому не расскажет. Особенно часто женщины жаловались на своих мужей, но случалось и наоборот. Вдруг у этого Молино с женой проблемы?

— Знаешь, что говорят про твой чай? — Джимми хмуро смотрел в чашку, словно надеялся разглядеть в ней ответ.

— И что же?

— Именно благодаря ему ты так долго живешь.

Медленно текли минуты, тишина становилась все невыносимее. Наконец Молино допил чай, скривился от травяной горечи и поставил чашку на стол.

— Спасибо, Тетушка! — Молино тяжело поднялся. — Пожалуй, пойду. Спасибо за чай и приятную беседу!

— Всегда пожалуйста!

Уже взявшись за дверную ручку, Молино застыл.

— Я Джимми, — объявил он. — Джимми Молино.

— Я знаю, кто ты. Зачем напоминаешь?

— Ну, на всякий случай. Вдруг кто спросит.

Хроника событий, начавшихся с появления Джимми у Тетушки, сохранилась в искаженном виде. Взять хотя бы название. В действительности Ночь звезд и ножей продолжалась два дня и три ночи. Однако для хроники это вполне естественно: при отчете о событиях исторической важности временные рамки сдвигают, а факты выстраивают в логической последовательности, которая на деле присутствует не всегда. Четкость и связанность порой дороже истины, вот и получается: «Год такой-то, месяц такой-то, Ночь звезд и ножей».

Объяснялась неточность тем, что события шестьдесят пятой ночи лета, за которыми последовали остальные, разворачивались сразу на нескольких участках, параллельно и совершенно независимо. Можно сказать, события охватили всю Колонию. Например, необъяснимое желание заглянуть в Лавку подняло Старика Чоу с постели, которую он делил с молодой женой Констанс. В другом конце Колонии нечто подобное почувствовал Уолтер Фишер, но он был слишком пьян, чтобы встать, одеться и зашнуровать ботинки, поэтому лишь сутки спустя добрался до Лавки и обнаружил то, что там лежало. Объединяло их то, что оба как члены Семейного совета видели Девочку ниоткуда. Тем не менее далеко не все видевшие ее собственными глазами испытали такое желание: ни у Даны Кертис, ни у Майкла Фишера оно не возникло. Девочка ниоткуда стала не источником, а проводником определенного чувства — чувства близости с потерянными душами, проникающего в самые уязвимые участки сознания колонистов, но, опять-таки, не всех: сознание Алиши Донадио осталось для него закрыто. Питер Джексон и Сара Фишер отреагировали на общение с девочкой иначе, чем остальные. Тем не менее нечто схожее в ощущениях колонистов присутствовало: каждый неожиданно встретился с ушедшим из жизни другом или любимым.

Первый капитан Джимми Молино притаился на поляне у своего дома — на Стене он до сих пор не появился, чем спровоцировал суматоху, в результате которой исполняющим обязанности Первого капитана выбрали Иена, племянника Санджея, — и решал, стоит ли пойти в Щитовую, перебить обслугу и отключить прожекторы. Желание совершить ужасный необратимый поступок нарастало в нем целый день, но окончательно сформировалось, лишь когда он сидел за чаем у Тетушки. Зачем и почему задумал злодейство, Джимми объяснить не мог. Странное желание поднялось из недр души, хотя принадлежало будто бы не ему.

В доме мирно спали жена Карен и дочери Элис и Эйвери. Порой Джимми ловил себя на том, что не любит Карен, как должно мужу (он давно и безнадежно любил Су Рамирес), зато ни секунды не сомневался в ее любви, которая воплотилась в двух девочках. Девятилетняя Эйвери и одиннадцатилетняя Элис получились вылитая Карен: нежные личики сердечком, грустные, вечно на мокром месте глаза. В их присутствии Джимми чувствовал свежее дыхание будущего, а дурные мысли, накатывающие черной волной, тут же отступали.

Однако чем дольше он прятался среди теней, тем меньше связи чувствовал между желанием погасить прожекторы и спящей семьей. А еще, как ни странно, чувствовал, что теряет способность видеть. Когда Джимми подобрался к Стене, в его голове сформировался четкий план. Умиротворенный и расслабленный, как после теплой ванны, он поднимался на Девятую огневую платформу, окрещенную Форпостом бобыля, потому что она располагалась над брешью, сквозь которую проходила силовая магистраль, и с соседних платформ не просматривалась. Попавший туда Охранник обрекался на полное одиночество. Молино не сомневался: опальную Су Рамирес сегодня поставили именно на Девятую платформу.

Безотчетный страх терзал Су Рамирес всю ночь — на первый взгляд без особых причин. Однако вскоре неопределенные чувства отступили под натиском унижения и разочарования. Как-никак с поста Первого капитана сместили! Оправившись от шока, Су поняла: возможно, это даже к лучшему. Обязанности начали тяготить, и она сама подумывала об отставке. Только ведь уйти самой — одно, а увольнение — совсем другое дело. После дознания она вернулась домой и прорыдала на кухне два часа подряд. Ей уже сорок три, в перспективе — ничего, кроме ночных вахт на Стене и редких ужинов с Кортом, человеком неплохим, но ужасно скучным. Когда у них в последний раз получился интересный разговор? Су не мыслила себя без Охраны!

Корт, как всегда, пропадал в конюшнях. «Жаль! — подумала Су. — Хотя разницы, наверное, нет». Муж стоял бы с растерянным видом, не в состоянии элементарно погладить по голове. Три (целых три!) беременности Су закончились рождением мертвых младенцев, а он и тогда не знал, что сказать и как утешить. Чума вампирья, давно же это было!

Как ни прискорбно, винить в увольнении следовало только себя. Чертовы книги! Су наткнулась на них в Лавке, когда перебирала ящики, где Уолтер хранил никому не нужные вещи. Да, все из-за чертовых книг! Ведь, едва раскрыв первую, Су погрузилась в чтение, как в омут. Что говорить, она села читать прямо в Лавке, по-девчоночьи поджав ноги! («Тальбот Карвер! Мистер Тальбот Карвер собственной персоной! — воскликнула Шарлей Лефлер и спустилась по лестнице, шурша юбками длинного бального платья. Девушка с неподдельной тревогой разглядывала высокого статного красавца в пыльных бриджах, обтягивающих мускулистые бедра. — Почему вы явились сейчас, когда моего отца нет дома?») Книгу под названием «Королева бала», выпущенную нью-йоркским издательством «Романтик-пресс» в 2014 году, написала некая Джордана Миксон. На задней стороне обложки была ее фотография: улыбающаяся женщина с длинными черными волосами возлежала на кружевных подушках. Странное одеяние толком не закрывало ни руки, ни грудь, зато на голове красовалась напоминающая диск шляпка, совсем маленькая и непрактичная, такая и от дождя не защитит.

Уолтер Фишер подошел к контейнеру, когда Су уже дочитывала вторую главу. Его грубый голос так внезапно ворвался в романтическую идиллию «Королевы бала», что Су едва не подпрыгнула. «Что-то стоящее? — поинтересовался он, вопросительно изогнув брови. — Вижу, вам понравилось! В знак особого расположения, за осьмушку Доли весь ящик уступлю, забирайте!» Су следовало поторговаться: Уолт Фишер — любитель драть втридорога, но решение уже созрело. «По рукам!» — ответила Су и понесла ящик домой. «Любовь лейтенанта», «Дочь юга», «Невеста поневоле», «Я стала леди» — Су в жизни не читала ничего подобного. Старый мир для нее ассоциировался с техникой: автомобилями, моторами, телевизорами, кухонными плитами и другими устройствами неизвестного назначения, которые она видела в Баннинге. Людей в том мире она тоже представляла — иначе кто создал все эти механизмы? — но на втором плане, вероятно, потому что они погибли, а техника осталась. А вот в книгах из Лавки описывался мир, удивительно напоминающий Колонию. Их герои скакали на лошадях, топили дома дровами, ужинали при свечах. Это сходство изумило Су до глубины души и породило в ней страсть к любовным историям со счастливым концом. К тому же пожелтевшие страницы буквально дышали сексом, не таким, как у них с Кортом, а обжигающе страстным. Порой Су хотелось пролистать страницы, чтобы скорее добраться до очередной сцены, но она сдерживалась из желания растянуть удовольствие.