И он позволил. Тоннель мгновенно окатило волной живого, теплого света, темнота и тишина, съежившись, забились в дальние закутки. Жаворонок посмотрел на свои пальцы, которые теперь окутало золотом, и прикрыл глаза. Шуршали потревоженные вторжением крысы, пронзительно выли сквозняки. В отдалении грохотали шаги гвардейцев. А еще повеяло откуда-то магической силой – отчетливо, явственно. Нечто подобное Рик чувствовал на берегу Убийцы, когда нарвался на магию Орвика, только в этот раз она была куда более ощутимой и… неподвижной она была, что ли?.. Неживой? Нет, все-таки живой, но как-то иначе.

А, бесы, да разве это можно объяснить словами?!

В голову пришла догадка, за которую бывший каторжник ухватился, как тонущий за соломинку: а что, если именно так должна ощущаться магия, заключенная в артефактах? Жаворонок был напрочь дезориентирован бесконечными поворотами и уже не понимал, в какой стороне находится хранилище, так что просто пополз вперед – туда, откуда по тоннелю сеялось зыбкое неосязаемое тепло. Ему попадались двери, но Рик не останавливался: ни одна из них не привела бы его к цели. Время от времени приходилось сворачивать в ответвления. С каждой секундой тепло, мягкое и даже приятное вначале, становилось сильнее, вскоре оно начало обжигать. Перепутать направление теперь было решительно невозможно.

Еще одна дверь – крошечная, в такую едва можно протиснуться. Судя по тому, каким жаром от нее веяло, – та самая. Рик прислушался и, не различив снаружи голосов, принялся осторожно вскрывать замок, искусно врезанный в дверь. Краем глаза зацепил темное пятно под ногами, присмотрелся… Двумя пальцами поднял с пола обрывок плотного черного шелка – одежда из подобной ткани могла принадлежать или одному из гвардейских командиров, или вовсе кому-то из высшей знати. Бесы дери, странные дела творятся в эверрской крепости!

Дверь наконец поддалась, и Рик вывалился из тоннеля. Обличие он перед этим скинул – мало ли, что? Оказавшись внутри, долго стоял, прислушиваясь, но было тихо.

Снова зажег на ладони пламя, и сразу стало понятно, что никакое это не хранилище: Рика окружала обыкновенная камера – точно такая же, как та, которую он покинул через потайной тоннель. С той разницей, что эта явно не использовалась: здесь не было соломы, а в одном месте пол заметно просел и даже был подтоплен. Входную дверь занавешивала паутина – целая, правильная. Сколько ж ее не открывали? А еще в углу стояло нечто громоздкое, накрытое сверху куском плотной материи. Жаворонок осторожно потянул за краешек и с удивлением поймал себя на том, что затаил дыхание. Как будто нутром почуял, что сейчас произойдет что-то особенное, что-то немыслимо важное…

Дешевая некрашеная ткань сползла на осклизлый пол, и Рик на несколько мгновений ослеп от того, как в свете пламени сверкнули драгоценные камни. Огонь заплясал в гранях хрусталя, расплескался по янтарю и золоту. На полу камеры валялись изукрашенные мечи и доспехи, ритуальные чаши, сосуды из цветного стекла… Возле самых своих ног Жаворонок разглядел золотой обруч, с двух сторон к которому крепились искусно выполненные из того же металла птичьи крылья. Небесные горы!.. Бывший каторжник протянул руку – недоверчиво, как будто желая убедиться, что все это немыслимое великолепие действительно лежит перед ним неаккуратной грудой, словно садовая утварь, убранная на зиму в старый сарай. Рик так и не коснулся золотого обруча – не посмел. Пальцы замерли в каком-нибудь альме.

Теперь он даже безо всякого обличия чувствовал исходившую от этих предметов силу. Большая часть вещей источала легкое, едва уловимое тепло, но были и те, от которых веяло жаром, как от раскаленных угольев, – так, что невольно хотелось попятиться. Крылатый венец, валявшийся под ногами, и напольное зеркало в массивном золотом окоеме – то самое, Рик понял это сразу.

На одеревеневших ногах он сделал несколько шагов и, как в бездну заглянул в зеркало. Выдохнул с облегчением и разочарованием: мутное стекло отражало изъеденный тенями угол камеры и кусочек потолка – все то, что и должно было отражать самое обычное зеркало. Хотя нет, что-то здесь было не так… Лишь спустя мгновение до Рика дошло, что именно: в зеркале не отразился он сам. Впрочем, удивиться этому волшебник не успел, потому что пространство в золотой раме вдруг озарилось рыжим.

Он вначале подумал, что стекло светится изнутри, но потом глаза привыкли, и Рик, охнув, отшатнулся – попробовал отшатнуться… Не смог, что-то приковывало его к зеркалу, затягивало внутрь. Далеко позади, с другой стороны стекла, осталась маленькая камера, а сам он уже пересек враз истончившуюся грань. И зеркало не светилось, нет…

Это горела Эверра.

Пылали деревянные домики внизу, занималась огнем одна из сторожевых башен, а от нее – храм Четырех Стихий. Огненные языки тянулись ввысь, и не понять уже было, где кончается зарево пожара и начинается багрово-золотое закатное небо. Рик словно был разом повсюду, картинка то приближалась, то отдалялась, давая рассмотреть все происходящее. Через разоренные мертвые улицы текла толпа. Люди падали – иногда поднимались, но чаще оставались лежать, растоптанные другими такими же – ослепшими и оглохшими от ужаса… Неслись как безумные, как одержимые, тщетно пытаясь уйти от чего-то немыслимого. Чуть дальше, у стен крепости, догорал бой. Люди в форме рыже-янтарного оттенка – такого, как этот страшный закат, как горящие башни Эверры – теснили других, одетых в черное с серебром или разномастную одежду ополчения. Последние были вооружены чем попало.

Молодой гвардеец с волчьим гербом на груди – тот самый, что в той, другой реальности тащил Рика к камере по приказу Вальда Гарты – стоял у ворот, тщетно пытаясь удержать рыжее море, не пропустить за стену. Озирался по сторонам, ища помощи, но кругом только трупы, трупы… Вскоре он тоже упал, зажимая распоротую грудь.

Растрепанная женщина в простом зеленом платье крепче вцепилась в рукоять свинокола – массивного, не по руке и совсем не предназначенного для боя. Она смотрела куда-то перед собой, и глаза у нее были совсем безумные – столько в них плескалось горя, страха и ярости… Сунувшегося воина в оранжевом горожанка встретила колющим ударом в горло – неумелым, но неожиданно сильным. Тот пошатнулся и начал заваливаться на мостовую, фонтаном хлынула кровь. Здесь повсюду кровь… Здесь три цвета вытеснили все на свете – рыжий, золотой и красный.

Ветер носил по городу клубы густого, плотного дыма, падали вниз прогоревшие обломки построек – на камни, на трупы, на живых людей… Армия в рыжей форме продолжала наступление. Женщина в зеленом платье уже была мертва, на