горечь свою, все лукавство, все неразумие исповедую Тебе, Господи, Спаситель мира. Скажу также всю приятность, всю сладость того, что, по благости Своей, соделал Ты со мною, Человеколюбец. С первого возраста стал я преогорчителем, не расположенным к добру, изобретателем всякого порока, способным на всякий грех. Но Ты, Владыка, Сын Божий, по великим щедротам Твоим, не воззрел на все мое лукавство. Глава моя вознесена благодатью Твоею, Владыка, но снова смиряется, по причине грехов моих. Благодать Твоя снова влечет меня к жизни, а я со всем усердием устремляюсь скорее к смерти, потому что пагубный навык мой к слабостям, даже против воли моей, увлекает меня к себе.

Ужасен страстный сей навык; неразрешимыми узами связывает он ум мой; и узы сии всегда кажутся мне вожделенными. По навыку опутываюсь сетями, и радуюсь, бедный, что опутан. Погружаюсь на самую несносную глубину, и это веселит меня. Враг ежедневно обновляет узы мои, а я восхищаюсь. О, сколько искусства у врага! Не связывает меня узами, какими не хочу; а напротив того, налагает всегда такие узы и сети, которые принимаю с великим удовольствием, ибо знает, что произволение мое сильнее, и во мгновение ока налагает узы, какие сам хочу.

Сие рыдания и плача достойно; в том позор и стыд, что связан я своими хотениями. В одно мгновение могу сокрушить узы и освободиться от всех сетей, но, одолеваемый слабостями и произвольно раболепствуя страстным навыкам, не хочу сделать этого. Еще ужаснее, еще больше заставляет меня обливаться слезами стыда то, что соглашаюсь с хотениями врага своего. Он связывает меня, и я умерщвляю себя страстями, которые радуют его. Могу сокрушить узы, но не хочу; могу избежать сетей, но не желаю. Что горестнее этого плача и рыдания? Какой стыд тягостнее этого? Увы, нет стыда более горького, как выполнять человеку хотения врага!

В таком положении нахожусь я, окаянный, знаю узы свои и скрываю их из робости. Совесть моя обличает меня: «Почему не трезвишься ты, бедный! Не знаешь разве, что Страшный день Суда при дверях? Восстань, как сильный, разорви узы свои! У тебя есть сила разрешать и вязать». Так обличает меня всегда святая совесть, но не хочу освободиться от уз и сетей. Каждый день сетую и воздыхаю об этом; оказывается же, что связан я теми же страстями. Окаянен я и беден, не выказываю успехов во благо жизни своей, не боюсь оставаться в сетях смертных. Тело напоказ видящим облечено благоговейной наружностью, а душа опутана непристойными помыслами. Стараюсь быть благоговейным наружно, а внутренне я – мерзость пред Богом; услаждаю речь свою, говоря с людьми, а сам горек и лукав в произволении.

Что же мне делать в день испытания, когда Бог откроет все пред Судилищем? Великий страх непрестанно сокрушает сердце мое, потому что связан я пленицами несметных беззаконий моих. Сам знаю, что буду там наказан, если Судию не умилостивлю слезами здесь. Поэтому-то не удерживаешь ты, Владыка, щедрот Своих во гневе, ибо Сам ожидаешь моего обращения; Ты не хочешь видеть, чтобы кто-либо горел в огне, но всем человекам желаешь спастись в жизнь.

Поэтому, уповая на щедроты Твои, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, припадаю к Тебе и умоляю: воззри на меня и помилуй меня; изведи душу мою из темницы беззаконий, и да воссияет луч света в моем разуме, пока не пришел я в будущую страшную для меня жизнь, где совершенно будет невозможно покаяться в худых делах. Великий страх объемлет меня, бедного и блудного; как пойду совершенно неготовым и обнаженным от покрова добродетелей? Страх и боязнь объемлют меня, ибо вижу, что неревностен я к добру, но обуреваюсь противными помыслами, потому что слушаюсь бесов, которые сластолюбием уловляют меня в погибель. Если не обличаю своей совести, то во многом кажусь себе хорошим. Уподобляюсь нерадивому и ленивому купцу, который в один день теряет свой достаток и прибыль. Так я, бедный, теряю небесные блага среди множества развлечений, вовлекающих меня в худые дела. Сам в себе ощущаю, как ежечасно окрадывают меня и, не хотя, занимаюсь тем, что ненавижу. Удивляет меня злое произволение мое во время скорбей, в которых всегда наиболее погрешает оно. Удивляет меня покаяние мое, – почему не имеет оно твердого основания зданию воздержания? Потому что не допускает сего враг души моей. Каждый день полагаю основание зданию и собственными своими руками опять разоряю труд. Прекрасное покаяние не положило еще во мне хорошего начала, а злому нерадению нет и конца. Порабощен я слабостями, по воле врага моего, усердно выполняя все им любимое.

Кто даст главе моей воду в неистощимом обилии и очесем моим источники слез, которые бы непрестанно проливались, и плачуся (Иер. 9, 1) всегда пред милосердым Богом, чтобы, послав благодать Свою грешнику, ежечасно обуреваемую[6] душу мою извлек Он из свирепеющего моря, мятущегося греховными волнами. Усилились хотения мои, стали подобны ранам, которые вовсе не терпят врачебных перевязок. Жена блудница, придя в ужас, вдруг оказалась целомудренной и усердной, потому что возненавидела дела срамного греха, приведя себе на память будущий вечный стыд и нестерпимое мучение в наказании. А я, ежедневно обещая отстать от греховных страстей, не отстаю от них, но всегда, неразумный, держусь худого своего навыка. Есть у меня в надежде чаяние покаяния; обманутый суетным обещанием, всегда говорю: «Покаюсь», – и доныне не каюсь. На словах только прилежно каюсь, а делами весьма далек от покаяния. Забываю даже, наконец, собственную свою природу, потому что делаю зло с ведением и грешу по упорству.

Исав не нашел места покаянию, потому что с упорством привлекал к себе грех и грешил не по увлечению и не по заблуждению, но с ведением, после вразумлений, огорчил родителей и не устыдился Бога. И Иуда предатель не нашел места покаянию, потому что грешил, пребывая