Адриан углубился в записи:

– Тут говорится, что он сразился перед Домицианом со львом. Представляете? Что стало со львом, про то ни слова, но Пинарий явно выжил.

– Домициану не угодили многие, – сказала Плотина. – На арене оказывались даже сенаторы. Приговор не чернит самого Пинария. Но раз уж он не погиб, возможно, боги к нему благосклонны.

– Его отец был близок к Нерону, – отметил Адриан. – Пинарий-старший содействовал авгурством самым постыдным замыслам императора.

– Нерона окружало много угодников, и не все они равные преступники, – парировала Плотина. – Сын не в ответе за ошибки отца.

– Но посмотрите-ка сюда! – сказал Адриан. – С этого надо было начинать, а не писать в конце. У него рекомендации от Диона Прусийского и философа Эпиктета. Оба сложили панегирики его добродетельности и честности.

– Так вот где я его видел! – воскликнул Траян, хлопнув себя по колену. – В тот день, когда мы вступили в Рим и ты послал меня здороваться с парочкой философов на Форуме. Луций Пинарий стоял с ними. Ну что же, коль скоро о нем хорошо отзываются Дион и Эпиктет, то дело, видимо, улажено. Ты согласна, Плотина?

Тяжущихся позвали обратно.

– Луций Пинарий, Акакий Неапольский, вот мое решение, – сообщил Траян. – Мальчика признают сыном Пинария. Хотя он вырос рабом, его будут считать свободнорожденным; он не вольноотпущенник, но по закону рожден и всегда являлся свободным человеком и сыном граждан. Однако с учетом неопределенностей данного случая тебя, Акакий, не в чем упрекнуть, и Луций Пинарий возместит тебе потерянные вложения суммой, равной той, которую пришлось бы выложить за такого же образованного раба.

– Цезарь, мальчик незаменим! – взвился скульптор. – Столь одаренного ученика мне уже не найти.

– Если ты считаешь талант слишком редким, то жалуйся богам, а не мне, – ответил Траян.

– Но, Цезарь…

– Решение окончательное. Ступай!

Несчастный скульптор удалился. Луций и мальчик остались стоять перед императором.

Траян с улыбкой подался вперед:

– Как тебя зовут, мальчик?

– Разные хозяева звали меня по-разному, – ответил тот, осмелившись взглянуть императору в глаза. – Акакий называл Пигмалионом.

– Неужели? И ты знаешь историю о Пигмалионе?

– Сей греческий скульптор сделал такую прекрасную статую, что влюбился в нее. Венера оживила статую, и Пигмалион на ней женился.

– Редкий случай греческой легенды со счастливым концом, – заметил Адриан.

– А как назовешь мальчика ты, Луций Пинарий? – спросил Траян. – Дашь ему свое первое имя?

– Нет. Если позволишь, Цезарь, то я нареку его Марком в твою честь.

– Моим первым именем, – расплылся в улыбке Траян. – Цезарь доволен.

Луций повернулся к мальчику:

– Итак, отныне, сын мой, ты будешь Марком Пинарием.

Впервые произнеся имя вслух, Луций едва верил в реальность происходящего. В свои пятнадцать сын не только нашелся и вернулся к отцу, но и созрел для взрослой тоги. Повинуясь порыву, Луций совершил поступок, который не смел даже помыслить возможным. На глазах самого императора он снял цепочку с талисманом и надел ее сыну на шею. Как делали до него бессчетные поколения Пинариев, Луций передал наследнику фасинум. Отец и сын обнялись.

Траян заметил золотой амулет только мельком. В недоумении он поманил пальцем Адриана и шепнул ему на ухо:

– У него там крест? Разве крест – не христианский символ?

Адриан нахмурился:

– Наши осведомители не нашли фактов, позволяющих считать Пинария христианином. Будь он таковым, изменился бы вердикт Цезаря?

Траян протянул чашу, чтобы ее наполнили заново. Он задержал взгляд на виночерпии – привлекательном, но не столь красивом, как юный Марк Пинарий.

– Угодно ли Цезарю отозвать решение и допросить Пинария насчет его убеждений? – осведомился Адриан.

– Ни в коем случае, – ответил Траян и отхлебнул из чаши. – Ты знаешь официальную политику: не спрашивай – не скажут!

113 год от Р. Х.

Марк Пинарий проснулся резко, вздрогнув всем телом. Сквозь ставни просачивался тусклый утренний свет. Вдали пропел петух.

Лица коснулась рука. Юноша отпрянул, затем разглядел отца.

– Тебе приснился сон, сын мой, – сказал Луций Пинарий.

– Сон?

– Ты стонал так, что даже у меня было слышно. Все тот же кошмар?

Марк моргнул.

– Да. По-моему. Видение уже растаяло…

Марк мучился одним и тем же сном много лет. Ночные кошмары начались еще до воссоединения с отцом. Он видел себя обнаженным и дрожащим от страха в каком-то сыром, холодном и темном месте. Его хватала огромная рука, он вскрикивал и тут всегда просыпался. Самого великана он ни разу не видел, как и дальнейших событий.

Что значило видение? Отражало ли подлинное воспоминание или являлось лишь прихотью воображения? Сон каждый раз так завораживал, что Марк, пробудившись, не сразу соображал, кто он и где: уже не ребенок и не беспомощный раб, но двадцативосьмилетний мужчина, живущий с отцом в родном доме на Палатинском холме.

– Ты правда мой отец? – прошептал он.

– Он самый, – вздохнул Луций. – Клянусь тенью благословенного Аполлония Тианского. Не сомневайся, сын мой.

– Но кто моя мать?

После многих раздумий и вопреки отчаянному желанию мальчика узнать о своем происхождении Луций решил не открывать тайны. Правда была попросту слишком опасна, и не только потому, что сам Луций каждый раз совершал тяжкое преступление, занимаясь любовью с Корнелией. Какая польза юному Марку от знания, что мать была весталкой, нарушила священный обет целомудрия и была похоронена заживо, а его зачатие стало результатом святотатства? Кошмары лишь умножатся. Луций только сообщил сыну, что мать была патрицианкой и Луций находился с ней в незаконной и невозможной связи; ее родные никогда не простили бы ей падения, и она давно умерла. «Я очень ее любил и до сих пор ежедневно тоскую по ней», – добавлял он, ибо это было правдой. В свои шестьдесят шесть Луций твердо намеревался унести тайну с собой в могилу, не открыв ни единой живой душе, что матерью его наследника была Корнелия Косса.

– Привычный сон разбудил и меня, – сообщил Луций, игнорируя вопрос сына.

– Тебя снова посетил Аполлоний?

– Да.

– Он часто появляется в твоих сновидениях.

– Чаще, чем при жизни! – усмехнулся Луций. – Жаль, что он так и не вернулся в Рим: тебе бы выпала благословенная возможность с ним познакомиться.

– Я благословлен тем, что у меня есть знакомый с ним отец, – сказал Марк и слабо улыбнулся. Ужасное оцепенение, оставленное сном, постепенно рассеивалось.