Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты не покажешь мне свой нож? – спросил он, указав на него. Эйла протянула ему нож и задержалась, следя за тем, как он его рассматривает. – Он изготовлен на отщепе! Это даже не пластина. Обработка довольно-таки искусная, но метод крайне примитивный. У него даже нет ручки – просто край наверху притуплен, чтобы не порезаться. Где ты взяла его, Эйла? Кто его сделал?
– Эйла сделал.
Она поняла, что Джондалар говорит о качестве ножа, о том, насколько умело он изготовлен. Ей очень хотелось объяснить, что она обучалась у самого лучшего из умельцев в клане, хотя, конечно, ей далеко до Друка. Джондалар очень внимательно осмотрел нож и, похоже, чему-то удивился. Ей хотелось обсудить с Джондаларом достоинства орудия и свойства кремня, но она не смогла этого сделать, не обладая запасом необходимых слов и не зная, как обозначить различные понятия. Она изрядно огорчилась.
Она жаждала поговорить с ним о самых разных вещах. Ей долгое время пришлось жить в одиночестве, но она поняла, как сильно истосковалась по общению, лишь когда в пещере появился Джондалар. Ее ощущения можно было сравнить с теми, что испытывает голодный человек, внезапно оказавшийся на пиру: ему хочется съесть все сразу, но он вынужден довольствоваться лишь крохотными кусочками.
Джондалар отдал ей нож, изумленно покачав головой. Да, он острый и вполне годится для использования, но, разглядев его, он впал в еще более глубокое недоумение. Она обладает навыками, присущими лишь опытным зеландонии, ее методы – например, наложение швов на рану – можно назвать передовыми, а нож у нее крайне незатейливый. Ему хотелось расспросить ее, объяснить, что его удивило. Как жаль, что она не может ни о чем ему рассказать. И почему она прежде не разговаривала? Она так быстро овладевает речью. Почему же она не научилась говорить раньше? Теперь они оба с нетерпением ждали того дня, когда Эйла сможет наконец свободно изъясняться.
Джондалар проснулся рано. В пещере еще было темно, но в проеме входного отверстия и в конце скважины, уходившей вверх, уже завиднелась глубокая предрассветная синева. В пещеру начал проникать свет, и вскоре Джондалар уже смог различить каждую из выпуклостей и впадинок на стенах пещеры. Впрочем, они так прочно запали ему в память, что он смог бы указать, где находится каждая из них, не раскрывая глаз. Пора бы уже выйти из пещеры и увидеть что-нибудь новенькое. Он не сомневался в том, что сегодня это произойдет, и почувствовал, как в нем нарастает возбуждение. Нет, он просто не в силах ждать. Сейчас он растолкает женщину, которая спит рядом с ним. Он уже потянулся к ней, но потом отказался от своего намерения.
Она спала на боку, свернувшись клубочком под меховыми шкурами. Джондалар уже догадался о том, что она уложила его на свою постель, а сама устроилась рядом на шкурах, уложенных поверх циновки, предоставив ему набитые соломой подушки, размещенные в неглубокой выемке. Она спала не раздеваясь, чтобы никакая неожиданность не застала ее врасплох. Она повернулась на спину, и он принялся вглядываться в черты ее лица в надежде обнаружить какую-нибудь особенность, которая помогла бы ему узнать о ее происхождении.
Форма головы, овал лица, скулы говорили о том, что она не принадлежит к числу женщин-зеландонии, но ничем особенным ее внешность не отличалась, если, конечно, не считать необычайной привлекательности. «Пожалуй, она не просто привлекательна», – подумал он, присмотревшись получше. В сочетании ее черт присутствовала гармоничность, которая в любой системе представлений связывалась с понятием красоты.
Ее прическа, состоявшая из множества косичек, подвернутых спереди и свободно свисавших по бокам и сзади, казалась непривычной, но ему доводилось видеть и куда более диковинные сооружения на головах у женщин. Кое-где длинные пряди волос выбились из косичек, и она попыталась заложить их за уши, но с самыми непокорными ей не удалось справиться, и они спутались. На щеке виднелось пятнышко сажи. Заметив его, Джондалар подумал: «Она постоянно находилась рядом со мной с тех самых пор, как я пришел в сознание, да и до этого, скорей всего, никуда не отлучалась. Какая редкостная заботливость…»
Течение его мыслей нарушил изумленный вопль, который издала Эйла, открыв глаза.
Она не привыкла, просыпаясь, видеть перед собой лицо, и уж тем более лицо с сияющими синими глазами, с пробивающейся светлой бородой. Она так резко приподнялась и села, что у нее закружилась голова, но спустя мгновение она уже пришла в себя, встала и направилась к очагу. Огонь погас, она опять забыла набросать поверх него валежника. Придется развести его заново.
– Ты покажешь мне, как разводить огонь? – спросил Джондалар, когда она взяла в руки камни. На этот раз она поняла, о чем он спрашивает.
– Это нетрудно, – сказала она и подошла к нему, прихватив с собой камни и все прочее. – Эйла покажи.
Она сложила в кучку куски коры, перемешав ее с пухом кипрея, ударила камнем о камень и протянула ему осколок кремня и кусок железного колчедана.
Он тут же узнал кремень и подумал, что ему попадались камешки, похожие на второй, но Джондалару никогда не пришло бы в голову использовать их для чего-то, в том числе для добывания огня. Подражая Эйле, он стукнул камнем о камень совсем легонько, и ему показалось, что при этом вспыхнула крохотная искорка. Он сделал то же самое еще раз, до сих пор не решаясь поверить в то, что таким образом можно развести огонь, хотя он видел, как у Эйлы это получилось. При ударе одного холодного камня о другой вылетела яркая искра. Он изумился и разволновался. Эйла немного помогла ему, и после нескольких попыток рядом с его постелью наконец запылал маленький костерок. Он снова пригляделся к камням.
– Кто научил тебя разводить огонь таким способом?
Эйла поняла, о чем он спрашивает, но не сумела толком ответить.
– Эйла разводить, – сказала она.
– Да, я знаю, но кто научил тебя этому?
– Эйла… научил.
Разве она могла рассказать ему о том, как огонь погас и топорик сломался и как она нашла огненный камень? Стиснув голову руками, она задумалась, пытаясь подобрать слова, которые позволили бы ей все объяснить, но потом сокрушенно покачала головой и, взглянув на Джондалара, сказала:
– Эйла плохо говори.
Он почувствовал, как она огорчилась:
– Ты научишься, Эйла. И тогда обо всем мне расскажешь. Долго