— Можно. Я давал клятву о непричинении зла. Чтобы вам спокойнее было. Но я бы и без клятвы… не воспользовался.

— Хм. И Полночь не врет.

— Не врет, капитан Комрак.

— Ну, хорошо. Ладно. Может, сработаемся. Чаю я сейчас нам принесу.

Но только он открыл дверь, как в кабинет вошел Нож с большой охапкой папок и бумаг.

— Капитан, вы так предупредительны, благодарю вас. — Он сгрузил папки на стол. — Киаран, это тебе. Протоколы допросов, документы, материалы. Изучай.

— И вам спасибо, что бумаги принесли, сэн Анарен, — нахмурился Комрак. — Но больше я не смею вас задерживать.

— Увы, — Нож уселся на столешницу, рядом с грудой бумаг. — Вам придется меня задержать, дорогой капитан. Герцог направил вам помощника и консультанта. Так вот, Киаран — помощник, а я — я как раз консультант.

* * *

Семья Гваля жила в самом верхнем ярусе Химеры, там, где улицы имели сильный наклон, а дома начали строить еще в девятом веке. Узкие темные фасады с каменными основаниями теснились один около другого, прижимаясь впритык. Мощеные неровным булыжником улицы были так узки, что сюда невозможно было проехать на машине, а фуникулер останавливался в полукилометре от Гвалева дома, и приходилось подниматься пешком. Зелени в верхнем городе никакой не было, только плотно стиснутые островерхие дома с темными каминными трубами, булыжник и кованые желобы для стока дождевой воды.

В тесной, обшитой темным деревом, столовой царила непривычная пустота. Старшая сестра была на работе в госпитале, а Анайра…

— Ушла днем, сказала, что к подруге идет, но подруга ее так и видела, — горестно сказала мать.

Она сидела около стола, вся в черном, седая, подтянутая, с прямой спиной, и смотрела, как Гваль ест. Под глазами залегли глубокие тени, губы сжаты.

— Я собираюсь присягнуть герцогу Астелю, — сказал Гваль. — Он обещал мне помощь и содействие в поисках.

— Астели… ну что же, неплохо, наша семья никогда с ними не враждовала. Хороший выбор, сын.

Историю рода мать знала наизусть, в подвале хранились сшитые пергаментные книги в тяжелых обложках тисненой кожи, а более поздние — уже напечатанные, с подробным перечислением предков Гвальнаэ Морвана и их деяний.

Пообедав, Гваль вернулся в свою комнату на втором этаже, тоже длинную и тесную, как пенал. Узкое стрельчатое окно с кованой решеткой выходило на кирпичную стену соседнего дома. Диван застелен ирейским пледом, на полу — кусок вытертого до болотного цвета ковра. На полках стояли модели судов, которые Гваль клеил еще оруженосцем.

Он разобрал вещи, сел на жесткий, с высокой прямой спинкой, стул и задумался. Анайра была тихой, задумчивой, чуть нерешительной девочкой. Неужели попалась в лапы полуночой мрази. Но днем? Куда же ее могло занести? С матерью поругалась?

Госпожа Морван была строгой и сдержанной, как их дом, как вся обстановка, как высокие стеллажи книг в их библиотеке. Гваль не мог представить, что она станет ругаться с дочерью. После смерти отца — военного моряка, она управляла семьей твердой рукой, пока не вырос сын. Анайра — младшая и любимая дочь, утешение в старости, когда старшие дети уже разбежались. И вот ее нет дома.

Гваль потер ладонями виски, поморщился и пошел в комнату сестры. Придется проверить ее вещи, может быть хоть что-то станет ясно.

Комнатка Анайры, тоже маленькая, но посветлее, с эркерным окном, встретила грустной пустотой. На письменном столе горкой лежали учебники, тетради, на аккуратно прибранной кровати сидел лупоглазый белый медведь, заслуженный и замусоленный за много лет. Гваль снял со спинки стула школьную сумку, порылся в ней, выкладывая вещи на стол. Дневник, тетрадь с заметками о самонаблюдении, учебник истории, учебник алгебры — все в аккуратных обертках. Гваль раскрыл тетрадь с заметками на последних страницах, вгляделся в мелкий старательный почерк.

Обычные записи — о занятиях, о пробежках по утрам, режим дня… на полях тетради быстро набросанные картинки. Гваль поднял бровь — как-то не помнил, чтобы сестра раньше рисовала крылатых ангелов и каких-то тварей со щупальцами.

Снова закованный в цепи косенький длинноволосый ангел с крыльями, накаляканный синей ручкой на полях. Или это не ангел… на руках видны когти. «Чтобы победить Полночь, мы должны быть сильными, очень сильными… держать полуночных тарей на поводке…» а вот это что-то новенькое. «Даго говорит, что нужно чудо…»

Кто такой, к марам, этот Даго?

В тетрадь была вложена бумажка с планом улиц, криво подписано карандашом, нужный дом помечен крестиком. Гваль задумался, потом сунул бумажку обратно и забрал тетрадку. Надо показать все это человеку, который занимается делом пропавшей Анайры.

* * *

«Ушел из школы после уроков, но до дома не дошел», «ушла вечером к подруге, но у подруги не появлялась», «ушел на занятия, но на занятиях не был и домой не вернулся», «не вернулся с тренировок», «не вернулась с практики»… отдельно несколько случаев «потерялся во время воздушной тревоги», «пропал без вести при налете». Больше полусотни случаев, из них тридцать четыре — в районе Среднего города, от алаупской фуникулерной линии до станции Синие Камни. Два последних случая — только за вчера.

Киаран поглядел на истыканную красными булавками карту. Охотничья территория какой-то большой твари со странной избирательностью отлавливающей подростков от двенадцати до шестнадцати лет.

Почему не всех подряд? Откуда такое гурманство?

— Нож, скажи, пожалуйста, чем человеческие подростки привлекательнее взрослых? Энергии и жизненной силы в подростке по объему меньше, чем во взрослом. Но по качеству — лучше. Может быть. Не всегда.

Анарен Лавенг расхаживал по кабинету Комрака взад-вперед — сидеть на месте больше пятнадцати минут он не мог.

— Человеческие подростки стремятся к независимости, они недоверчивы к старому и доверчивы к новому. Они ищут свое место в жизни и желают, чтобы это место было блистательным — во всех возможных смыслах. Я ведь прав, капитан? — Нож остановился, оглянулся на Комрака, который не поднимал головы от папок. — Вспомните свою юность, она ведь была не так давно. Кружила, шумела, морочила вам голову… вспомните, капитан, что вы делали в шестнадцать лет?

— Лупил всяких аристократиков-задавак, — тот устало потер пальцем переносицу, но на Ножа не взглянул. — Украшал их смазливые рожицы кровавыми соплями.

— Фууу, — огорчился Нож. — Это был предел ваших мечтаний?