Татары, особенно мальчишки, бежали, чтоб подольше поглазеть на великого воеводу. Народ стоял тесно, женщины на крышах, молодежь поверху скакала, по горе, Бахчисарай в теснине стоит.

Казаков и часть русских солдат прогнали мимо дворца и через другие ворота вывели обратно в степь. Дали отдохнуть и повели в Гезлёв. Казаков – на продажу, русских – в тюрьму, пока выкуп за них не дадут. Слуг Шереметева нуреддин взял себе, в Качу, туда же увели Козловского и Щербатова. Шереметев – доля хана, его нуреддин передал Сефирь Газы, великому хитрецу, устроителю тайных сговоров, советнику ханов, коварному другу Богдана Хмельницкого, за хорошую мзду помогавшему хоть полякам, хоть русским.

Сефирь Газы поселил Шереметева на своем дворе, в комнате для слуг, вместе с попом Симеоном и толмачом Терентием Фроловым.

Хан Магомет Гирей позвал Шереметева в свой дворец через неделю. Василию Борисовичу принесли его золотую шубу и весь боярский великолепный наряд. Шел под взглядами дворовых людей надменный, ни разу ни на кого не поглядел, чем и вызывал восхищение. Шереметева провели мимо гарема, чтобы ханские жены в щелочки могли рассмотреть русского боярина.

Хан принял Шереметева в диванной комнате, чтобы боярин чувствовал себя спокойно, мог сидеть, лакомиться сладостями, говорить о разном.

Магомет Гирей глазами и лицом был красив, умен, благожелателен. Ростом на полголовы ниже Шереметева, он превосходил воеводу величавостью, ибо всякое движение его было искренним, всякая улыбка шла от сердца, и благородство его было природное, истинно царское.

Усадив пленника, хан сел сам, очень радостный, ласковый. Жестом пригласил отведать фруктов, сказал, благожелательно взглядывая на толмача:

– Кто хорошо государям служит, с теми то бывает.

Шереметев выслушал перевод и поклонился хану. Однако сам ничего не сказал и с огромного подноса, уставленного благодатью крымских садов, взял одну только виноградинку.

– Я хочу быть другом твоего царя, – снова заговорил хан.

– О таких высоких делах с послами надо говорить, – ответил Василий Борисович. – Я только пленник.

– Ты – Шеремет! – воскликнул хан, и глаза его сияли любовью. Уж очень много хотели получить за боярина.

Ответом было молчание, и хан, чтобы расшевелить гостя, рукой взял инжиру и поднес Шереметеву. Пришлось подставить ладони. Чуть подсушенный инжир был удивительно сладок, косточки похрустывали.

– Вкусен твой стол, великий хан, – сказал Шереметев, – а по мне, лучше бы конину сырую есть в окопах.

– Зачем сырую? Самого жирного коня зарежу! – засмеялся Магомет Гирей. – Ты мне нравишься, Шеремет.

Василий Борисович поглядел на инжир на своей ладони и бросил его обратно на поднос.

– Горьки мне твои сладости, великий хан.

Хан не выказал неудовольствия, но отпустил Шереметева.

Сефирь Газы после ласкового приема во дворце тоже подобрел к пленнику. Бараниной кормил, виноградом. И вдруг однажды снова явился с золотой шубой.

– Скорей надевай. Тебя желает видеть чауш турецкого падишаха. Он привез халат великому хану – большой человек в Порте и в Истамбуле.

– Я пойду в том платье, какое ты мне носить оставил, – сказал Шереметев.

– Не серди хана, Шеремет! Нынче будет важный разговор. О твоем выкупе будем говорить. Сколько ты за себя даешь.

Шереметев чуть призадумался и надел шубу.

На этот раз хан принял пленника в тронной комнате. Турок стоял, стоял и нуреддин, придворных было немного.

Говорить начал Сефирь Газы:

– Великий хан собирает войско, чтобы идти на украинные русские города. Царскому величеству, самодержцу Московскому, встретить наше войско не с кем, ратных людей у него мало, а какие были – побиты в Чуднове.

Шереметев вспыхнул, глянул на толмача своего, на Терентия:

– Говори слово в слово! – и воззрился на Магомет Гирея. – Что за чепуху мелет твой визирь! Великий государь, царь и великий князь всея Руси Алексей Михайлович – обладатель многих царств, княжеств, неисчислимых земель и народов. Людей у него – как песка в море. Мой государь сильный и богатый. Он своих воинов жалует деньгами и землями. Не только что вас в украинные города впустить, но и подпустить к ним не позволит. Вы сами ведаете: великий государь Алексей Михайлович бьется своими людьми со всеми неприятелями. Помощи ни у кого не емлет и из иных земель солдат не наймует. Если бы вы полякам не помогли и вашим – поляки, я побил бы вас всех. Я и так вас много побил!

– Гяур! – закричал Сефирь Газы, бросаясь, однако, к толмачу и рукой затыкая ему рот. – Пошел вон!

Шереметев повернулся спиной к хану.

– Остановись! – снова взбесился Сефирь Газы. – Мы возьмем за тебя из казны твоего государя поминок за четыре года вперед! Казань возьмем, Астрахань! И сам ты заплатишь великому хану двести тысяч золотом!

– Я за себя никакого выкупа не даю. Ни ефимка!

Толмачи ханский и шереметевский молчали, и Сефирь Газы топнул на них ногой, перевели – затопал обеими ногами.

– Шеремет другое говорит. Вы все врете! Вы невежды. Пошли, пошли прочь.

Но не толмачи – Шереметев отправился из ханских палат, да прямо в кузницу. Заковали Василия Борисовича в железо, погнали на двор, где жили сеймены, ханская гвардия. Двор этот был во дворце, но нашли здесь для воеводы саклю, хуже которой во всем Бахчисарае не сыскать.

Мало кандалов, браслетов и ошейника – приковали к стене. На цепь сажал сам Белюб-баша, голова сейменов. Он говорил по-русски и утешил Шереметева:

– Ислам Гирей у польского короля семь лет на цепи сидел, а потом ханом стал.

Нет, не молился Богу Шереметев, не просил иной участи, не собачьей. Мыслям тоже не давал простору. Грыз лепешку, дотянувшись до кувшина с водой, придвигал его, чтоб можно было взять, пил, промывал гноящиеся глаза. Смотрел на утрамбованный земляной пол, смотрел в темные углы сакли, смотрел на свои цепи и в щели двери, на свет дня, на тьму ночи, на сумерки вечера и утра. Не думал, хочется ли ему жить по-собачьи, если вся оставшаяся жизнь будет такой же. Смотрел, когда бодрствовал, спал, когда спалось. Спал без снов.

Однажды пришел в его саклю тучный, с веселыми глазами татарин.

– Меня зовут Юсуп-бей. Я – пристав, буду тебя стеречь! – И засмеялся, колыхая брюхом.

Юсуп-бей пришел с толмачом Терентием, Терентий перевел сказанное.

– Зачем меня стеречь? Меня как пса держат. Я сам стерегу лопату для говна.

Юсупа-бея слова воеводы очень насмешили. Он так хохотал, что растряс свое брюхо и побежал за саклю облегчиться.

– Посольский стан великого государя в Мангупе, – быстро сказал Терентий. – Присылали человека спросить, сколько ты за себя выкупа дашь.

– Ничего не дам. Расскажи послам, как меня держат.