Как старого школьного друга Николая просили навестить больную. Можно ли отказать? Но странно: почему с этим письмом на него навалилось доселе неиспытанное, тяжелое чувство? И совсем не оттого, что Наташа больна... Нет. То, что она больна, — это, конечно, плохо, гораздо хуже, что она ждет его прихода. Он даже пугался этого. Как алкоголик, несколько лет назад победивший свой порок, боится выпить рюмку водки, которая может стать для него губительной, так и он, сумевший когда-то раз и навсегда взять себя в руки, теперь боялся, что встреча с Наташей снова вернет его к старому. Может быть, он боялся потому, что в эту встречу ему предстояло сказать о тех переменах в его жизни, которые, конечно, были важны для Наташи и о которых она не знала? А сказать о них нужно было во что бы то ни стало. Сказать всю правду, как бы ни была она тяжела.

Прогнав тревогу и сомнения, Николай решил навестить Наташу.

В субботу вечером он без телефонных предупреждений пришел к Луговым. Елены Прохоровны дома не было. Илья Филиппович, который кое-что знал о сердечных делах Наташи, знакомясь с Николаем, незаметно смерил его взглядом с ног до головы. Догадываясь, что это тот самый человек, о котором Наташа горевала на Урале, он, одобрительно крякнув в ладонь, сказал, что ему нужно съездить в Центральный универмаг за подарками для Марфы Лукиничны. На груди его горел новенький орден Ленина.

Когда Наташа, еще окончательно не придя в себя от неожиданного появления Николая, вышла в коридор проводить Илью Филипповича, тот у самых дверей многозначительно шепнул ей на ухо:

— Вот это да! — И, закрыв глаза, покачал головой. — Молодец! Сокол! Наталья Сергеевна, голубушка, с огнем ищи, а лучше не найдете.

Два часа пролетели, как одна минута. Говорили об Урале, о старых друзьях, о работе, об Илье Филипповиче, о Ленчике. Но в течение всего разговора оба чувствовали какую-то недосказанность. А какую — каждый не мог и боялся понять. «Это всегда так бывает, — подумала Наташа, — после долгой разлуки друзья говорят о пустяках».

Пришла Елена Прохоровна.

Ее приход в первую минуту несколько смутил Николая, но выручила Наташа. Она обратилась к матери так, как будто между ними никогда не было никаких размолвок.

— Мама, как ты находишь — Коля изменился?

Николай подошел к Елене Прохоровне, пожал протянутую руку и по ее взгляду, в котором можно было прочитать и скрытую радость, и чувство собственной вины, понял, что это уже не та чопорная и горделивая женщина, которая хотела оградить от него свою дочь.

— Очень, очень изменился. Еще больше возмужал, а главное... — Елена Прохоровна замялась, подбирая подходящие слова.

— Главное, что делает головокружительную карьеру! — пошутила Наташа. — Ты это хотела сказать?

Всякий раз, когда Николая хвалили, он чувствовал себя неловко. Эту неловкость он испытал и сейчас, когда Наташа принялась рассказывать матери о его успехах.

Елена Прохоровна засуетилась, поставила на стол графин с вином, вазу с конфетами, достала из буфета праздничный дорогой сервиз и зачем-то две одинаковые нераспечатанные банки с вишневым вареньем.

Беседа за чаем была скованной. Елена Прохоровна избегала встречаться с гостем взглядом. Он это понимал и, насколько мог, разговором старался смягчить ощутимое напряжение. Меньше всего Николай говорил о себе.

После чая Наташа и Николай пошли гулять.

Дорогой, когда они проходили Столешников переулок, Николай вначале хотел хоть косвенно намекнуть о том, о чем не имел права молчать, но, вспомнив письмо Лены, решил пока не говорить.

Как всегда по вечерам в субботу, улицы были полны народу. У памятника Пушкину Николай и Наташа свернули к скверику и подошли к фонтану, напоминавшему гигантский костер, в котором языки огненных струи через каждые две-три секунды меняли цвета и оттенки.

С минуту они стояли молча, не сводя глаз с фонтана.

— Вот так бы всю жизнь! Не хочется даже уходить, — тихо проговорила Наташа.

Николай промолчал.

— Коля, тебе это не нравится?

— Наташа, у меня сегодня тяжелый день. Уже рябит в глазах.

— Тогда пойдем.

— А куда мы пойдем?

— Пойдем к тебе.

Николай замялся.

— Ты даже не сказал, где теперь живешь. Неужели ты не хочешь пригласить меня в гости?

— Вон мой дом. Видишь? — Николай показал в сторону нового десятиэтажного дома. — Всегда рад твоему приходу.

— Тогда пошли.

Напрасно Николай ссылался на то, что в квартире полный беспорядок и что ему будет стыдно, если Наташа все это увидит. Она настояла на своем и, взяв его под руку, почти потащила по направлению к облицованному розоватой керамикой дому, который виднелся за несколько кварталов.

Массивные дубовые двери с медными резными скобками, бесформенные гранитные глыбы первого этажа, громадная люстра, заливающая своим светом весь вестибюль, гранитная мозаика пола — все говорило о том, что дом построен на века.

Рассматривая высокий потолок вестибюля, Наташа не заметила, как двери, у которых они стояли, раскрылись. Они вошли в просторную кабину лифта. Молоденькая лифтерша, не спрашивая, нажала кнопку против цифры 10 и уткнулась в книжку. Быстрый подъем Наташе был непривычен. Особенно неприятной ей показалась остановка. Почувствовав, как сердце опускается куда-то вниз, она прижала руку к груди:

— Ой! Я даже захлебнулась.

— Отвыкла, — улыбаясь, сказал Николай и вслед за Наташей вышел из лифта на залитую дневным светом лестничную площадку.

— Как у вас здорово!

Николай вставил ключ в замочную скважину, но Наташа остановила его:

— Обожди. У меня что-то кружится голова. Бессовестная, я даже не спросила, как здоровье твоей мамы. И потом... Я не знаю, как она отнесется к моему приходу. Ведь тогда я была так не права.

— Ее нет дома, — ответил Николай, не в силах оторвать глаз от лица Наташи. В эту минуту столько счастья было на ее лице. И он это видел.

— А где она?

— Я отправил ее в деревню.

Квартира была отдельная, из двух небольших комнат. Вся обстановка в ней состояла из круглого стола, покрытого белой скатертью, книжного шкафа рижской фабрики, кровати, тахты и трех стульев. В комнатах еще пахло краской и олифой.

С этой еще не обжитой обстановкой Наташа освоилась быстро, а через несколько минут она уже, точно хозяйка, ходила из одной комнаты в другую, забегала на кухню, рассматривала шкафы в стене, открывала мусоропровод, выскакивала на балкон. Ей все здесь нравилось. А от ванной она пришла в восторг.