– Куда подобраться? К кому?

– Во «Фрибур». Я занимаюсь обновлением противопожарной системы.

Макбрайд терялся в догадках, он не понимал, что происходит.

– И что? При чем здесь лампочки?

– Это – мое маленькое усовершенствование. Я их много изготовил – уйму времени потратил.

– На что?

– Мы заменяем газ в спринклерной системе пожаротушения – в той, что вмонтирована в потолок. – Голландец поднял вверх руку и пошевелил в воздухе пальцами.

– Просто прекрасно, Хенрик. Только я не совсем тебя понимаю.

– Теперь там будет не газ, а жидкость. Интересная жидкость.

– Что?

– Керосин, – ответил де Гроот. – Я заменил газ керосином, поэтому, когда начнется пожар…

– Какой пожар? Когда?

Голландец взглянул на часы.

– Через тридцать минут, если вовремя уложатся с банкетом. Не волнуйся, ты отсюда все увидишь: взлетит как ракета.

– Что взлетит?

– Я же сказал! «Фрибур»! Там затеяли празднество в честь южноафриканской делегации. Банкет. Большой банкет для ниггеров.

Макбрайд покачал головой: он по-прежнему не улавливал сути.

– Так при чем здесь лампочки? Зачем тебе эти чертовы лампочки?!

Голландец хихикнул, и Макбрайд понял, что тот находится под кайфом.

– Ах да… Видишь, вон те, что поменьше, они для подиума. Вернее, одна из них. Когда выступающий выйдет на сцену, он включит лампочки за трибуной, чтобы рассмотреть свои записи. Ведь в бальном зале темно – романтика и все такое.

– И что? – не понял Льюис.

– Штук десять испортил, пока не получилось.

– Пока что не получилось?

– Просверлить отверстие в стекле, – объяснил де Гроот, – не повредив лампочку.

– А зачем?

– Ты не представляешь, какая это чертовски трудная работа: стекло такое тонкое – нужно особое сверло, иначе треснет. А еще так: вроде просверлил, стекло цело – так нить накаливания рвется. Хрупкая. – Голландец вздохнул. – Все-таки сделал.

– Я не понял, – сказал Макбрайд, – зачем тебе понадобилось их сверлить?

– Чтобы устроить очаг возгорания, – пояснил тот. – Наполняешь лампочку смесью фосфора и керосина, оратор включает свет, происходит замыкание, и смесь воспламеняется. Только это не главное – так, небольшой костерок. Может, у черномазого загорится рубашка или волосы – особенно если он напомадится перед выступлением…

– А потом?

– Потом? С каждой стороны помоста стоит по огнетушителю. Какой-нибудь охранник непременно схватит один из них и начнет поливать помост – будто сумеет так что-нибудь потушить, хе-хе.

– Что ты задумал, Хенрик?

– Я не такой простак, теми огнетушителями можно море поджечь.

– О чем ты? – недоумевал американец.

– Внутри бутан.

Лью чуть не упал с дивана.

– Значит, когда кто-то попытается затушить огонь…

– Пожар только усилится. А потом в действие вступят спринклеры!»Автоматическое пожаротушение». И отель… Ну, увидишь.

– Хенрик…

Де Гроот оторвал полоску липкой ленты и нагнулся над Макбрайдом, собираясь заклеить ему рот. Льюис увернулся, отпрянул назад и торопливо заговорил:

– Хенрик, внимательно выслушай меня. Я хочу рассказать тебе кое-что о Черве.

– Нет. Мы и так слишком разговорились. – Приблизившись к дивану, голландец подсел к пленнику, сжимая в руке катушку липкой ленты. Вдруг свет неожиданно моргнул, и лампы на потолке засветились так ярко, что Макбрайд испугался, как бы они не лопнули. «Скачок напряжения», – успокоил он себя. Но тут же за вспышкой света последовали громовые раскаты – треск до того громкий, что даже де Гроот вздрогнул от неожиданности.

Опять сверкнула молния, и еще раз. Лью чувствовал, как все вокруг насыщается электричеством: тонкие волоски на шее встали дыбом, а воздух так и дрожал от ярких вспышек. Льюис, кажется, впервые видел грозу во время снежной бури: окна залепило снегом, и молнии вспыхивали почти нескончаемой чередой – необыкновенное впечатление.

Де Гроот замер на диване с куском липкой ленты в руках, которой всего секунду назад собирался заклеить рот слишком уж разговорившегося пленника. Теперь голландец неподвижно сидел и подслеповато щурился.

«Он отключился, – понял Макбрайд. – де Гроот настроен на световые вспышки, которые вводят его в транс». Повинуясь мимолетному импульсу, Лью еле слышно заговорил, стараясь изобразить доверительный тон, каким обычно пользовался на сеансах. Он пытался загипнотизировать пациента.

– Слушай меня, Хенрик. Сейчас я попрошу тебя представить, будто ты ждешь лифта, который отвезет тебя в тихий уголок глубоко под землю.

Очередной раскат грома сотряс стены, и Макбрайд увидел отражение молнии в остекленевших глазах де Гроота.

– Двери открываются, ты заходишь внутрь, лифт закрылся. А теперь мы спускаемся ниже и ниже, в наш укромный уголок. – Комната осветилась серией огненных разрядов. – Сюда не проникнет Червь, тебе здесь спокойно, Хенрик.

Голландец сидел с полуопущенными веками, взгляд его стал бессмысленным.

– А сейчас мы с тобой на скале, дальше, чем когда-либо забирались, – поведал психотерапевт, прилагая огромные усилия, чтобы заставить свой голос звучать непринужденно. – В маленькой гавани, которую никто, кроме нас, не видит. Только ты и я, волны и птицы. И легкий ветерок, который пахнет морем. Ты чувствуешь запах моря, Хенрик?

– Да.

– Мы в удивительном месте, только мои руки связаны. Ты мог бы освободить меня?

Голландец не ответил и на некоторое время оставался неподвижным в мерцающем свете, глядя в пустоту из-под полуопущенных век. Хотя лицо де Гроота выглядело бесстрастным, Макбрайд знал, что где-то внутри, в самой глубине его подсознания, разразилась настоящая битва.

Затем оцепенение прошло, и загипнотизированный здоровяк поднялся на ноги. Прошел в кухню и вернулся с разделочным ножом в руке. Он высился над беспомощным американцем, сидевшим на диване, ожидая его действий, и на лице голландца застыло выражение безысходности и крайнего сожаления. Бормоча что-то себе под нос, де Гроот склонился над пленником и перерезал скотч на его запястьях.

Эйдриен подалась вперед, пытаясь встать, заерзала на месте, но Льюис протянул к ней руку в упреждающем жесте: пока рано. Когда де Гроот сел на диван, доктор ненавязчиво напомнил, что пора бы и поспать. Голландец начал позевывать. Наверное, он довел себя до полного изнеможения. «Не спал всю ночь», – подумал Лью и предложил здоровяку закрыть глаза и попытаться уснуть. Утром же, когда он проснется, то позвонит в полицию и расскажет им все, что знает про Червя, – и тогда ему станет очень легко. Вскоре голландец лежал на диване, запрокинув голову и открыв рот. Он мирно посапывал.