— Я чокнутый, Господи, я сошёл с ума…

Дни проходили за днями, болезнь прогрессировала, я слабел. И вот я не смог выйти из дома за бутылкой. Я попробовал заказать алкоголь по телефону, но не удержался на ногах, чтобы сделать звонок. Хотел выписать чек и не смог вывести на нём своё имя. И я заплакал и плакал, пока не забылся сном. Через несколько часов наступило похмелье, и я бился в белой горячке в кухне на полу, корчась и ползая в собственной моче и экскрементах, блюя кровью и желчью.

Я видел то, чего на самом деле не было. Змеи извивались на моей шее. Красные чёртики кололи мне вилами ягодицы. Кухонные окна расплывались в огромные злые глаза. У гаража меня ждал человек в военной шинели и пистолетов в руках, с фетровой шляпой на голове, как у Сэма Спейда.

Потом мне померещился Вьетнам. Я палил из М-16, но азиаты пристреляли окна, окружили дом и уже выбивали дверь, чтобы добраться до меня.

Каким-то образом мне, невменяемому от страха, удалось добраться наверх, в детскую, и спрятаться под кроваткой Криса, прижав к себе плюшевого мишку.

Даже обои пугали меня: все эти волнистые линии того и гляди соскочат со стены и задушат меня. Я не воспринимал действительность совершенно. Я пускал слюни, орал благим матом, бился в истерике на полу от глюков и молил о помощи Господа и милосердную Матерь Божью…

На третий день белой горячки Мэрилу с матерью приехали проверить, не спалил ли я дом. Они нашли меня под колыбелью, скрюченным, дрожащим, рыдающим — полностью измождённым.

Через несколько дней я очнулся в больнице, в центре алкогольной реабилитации — в лютеранской больнице общего типа — за пределами Чикаго.

Физически, эмоционально и духовно я был полным банкротом, своего рода вызовом для лучших специалистов по алкоголикам.

Только здесь обнаружилось, что я сопливый алкаш на последней стадии алкоголизма. Я был болен, и болезнь могла стать последней для меня, кроме того, моя печень имела обширные повреждения. Врачи говорили, что если не остановиться, меня остановит алкоголь не далее как через полгода. Моя печень была ни к чёрту. Один спец даже заявил, что если не остановиться сейчас, не видать мне Рождества.

Где-то в подсознании я понимал, что давно был алкоголиком, с самой первой рюмки. Что-то она со мной сделала, чего не сделала с другими. Я начал пить с 14 лет. Алкоголь не пьянил меня. Он приводил меня в норму. Выпив, я чувствовал себя хорошо. Бодро. Собранно. Трезвым я чувствовал себя разбитым. Я отдавал себе отчёт, что со мной творится что-то глубоко неправильное, что-то, что отличало меня от других людей. Но выпив стакан-другой, я чувствовал, что поправился. Что мне хорошо. Нормально. Вот так оно всё и началось. Трезвому мне было хреново. А после пары глотков — нормально, как всем. И мне хотелось быть нормальным всё время. Поэтому я пил всё чаще и чаще. Мне кажется, я пристрастился к алкоголю с первого глотка.

Но все годы, что я пил, я отрицал свой алкоголизм. Если кто-нибудь говорил, что я пьяница, я смеялся в ответ. Если же кто-нибудь называл меня алкоголиком, мне хотелось его убить. Странно, но я был последним человеком, осознавшим свои проблемы с выпивкой. Я считал, что проблема не во мне. А в окружающем мире. Если мир изменится, то и мне незачем будет пить. Много лет я верил в эту чушь.

Но правда такова, что всё это — дерьмо. Я был алкашом, и как всякий алкаш хлебал до донышка перед тем как сдаться. В том-то и парадокс: чтобы победить, нужно сдаться.

Мне были неведомы признаки алкоголика. Я считал, что я слишком молод, слишком хорош и великолепен. Ведь у меня была работа, разве нет? А две новые машины? А чудесный дом? А жена и двое детишек?

Я не был тем потрёпанным и обоссанным пьянчугой-неудачником, который лакает политуру и ванильную эссенцию, подбирает бычки и обретается под мостом на 12-ой улице.

Но я был чересчур благодушен, чтобы задуматься над тем, что со мной что-то неладно. До последней минуты я «боролся» с выпивкой. А бороться с выпивкой всё равно что бороться с желе: желе побеждает, потому что ты никак не можешь ухватить его за глотку.

Сначала я испугался, что свихнулся окончательно, что лечения нет и нет пути назад.

Но, с другой стороны, это всего лишь болезнь. У неё есть имя. Алкоголизм. И результат болезни предсказуем. Следовательно, мне надо было решить для себя одно: хочу ли я жить дальше или нет.

Вот и всё. Очень просто. У меня был выбор.

Если я хотел жить, то работы впереди был непочатый край. Если нет, ну что ж, я и так делал всё, чтобы убить себя. Знай себе продолжай начатое.

Я понял, что нужно задать несколько вопросов.

— Мне всё время страшно, не знаю почему, — сказал я доктору. — У меня кошмары, я подскакиваю в три ночи от ужаса. Я не могу проспать несколько часов кряду, и мне надо выпить, чтобы уснуть. Меня не покидает чувство обречённости. Иногда я просыпаюсь среди ночи весь в поту, меня колотит и выворачивает наизнанку от рвоты. Я должен пить, чтобы жить.

Он ответил, что всё это моя болезнь, но выход есть. Он сказал, что тысячи людей готовы помочь мне чем и как угодно при условии, что я сам хочу себе помочь.

Я ответил, что мне нужно волшебное лечение. Какая-нибудь серебряная пуля. Пилюля. Операция. Психотерапия. Новое чудесное средство. Или сильное лекарство.

— Если б только мой мир изменился, то и я бы бросил. Как думаете, священник поможет? Или, может быть, длительная госпитализация?

От алкоголизма лекарства нет, сказал доктор, эта болезнь неизлечима, но её можно притормозить.

У меня мечта, сказал я ему, проснуться однажды и осознать, что все мои проблемы исчезли.

На что он ответил, что в один прекрасный день проблемы обязательно исчезнут. Может быть, даже очень скоро. Но если я не брошу пить, то могу в этот день просто не проснуться. И тогда мне останется только проклинать этот день. Он добавил, что болезнь только притаилась и ждёт, когда я совершу ошибку — сделаю глоток. Одного глотка будет много, а тысячи глотков — не хватит. Если я сделаю хоть глоток, болезнь снова схватит меня за горло.

— Я ветеран Вьетнама, док. Могу одной левой положить на лопатки и Джона Ячменное-Зерно, и его братана Демона Рома.

Он засмеялся и сказал, что не сомневается во мне, но предупредил, что эти братишки хитрее Вьет Конга. Если я не брошу пить, мне будет всё хуже и хуже, пока я совсем не развалюсь, или не вляпаюсь в тюрягу или дурдом, или меня не отправят на кладбище на вечное поселение.

— Вот такая у тебя альтернатива, Брэд…

— Я был везде кроме кладбища, и очень долго пытался туда попасть. Там мои товарищи, вы знаете…

Он снова засмеялся. Мне не понравился его смех. Будто ему было известно что-то такое, чего не знал я.

— Не нравится мне ваша альтернатива! — сказал я. А он ответил, что это добрый знак. Я стал объяснять ему, что жалею, что не пал смертью солдата во Вьетнаме. Он ответил, что понимает меня, и добавил, что от меня и не требуется, чтобы мне нравился такой выбор. Что мне нужно лишь прекратить пить.