– Нет, – сказал Тейлор категорично. – Они свалят вину на нас. Армия потерпела поражение. Вот что будет написано черными буквами в истории.

– А пошли они к такой матери.

Тейлор посмотрел на грязную повязку на руке и чуть встряхнул обожженной рукой, даже и не думая о ней.

– Если бы ты видел Счастливчика Дейва, – сказал он. – Такер, я действительно думал, что не смогу это пережить. Возможно, у меня нет тех качеств, которые необходимы человеку, чтобы стать солдатом.

– Когда президент должен связаться с тобой?

Тейлор взглянул на часы:

– Через семь минут.

Створка внутренней двери, расположенной на длинной стене убежища, отодвинулась в сторону, и в штабной комплекс вошел человек в форме советского офицера. Когда в тусклом свете комнаты человек выпрямился, то Тейлор узнал Козлова. Он был рад видеть его, так как был рад любой помощи. Сможет ли советское командование справиться со своей задачей?

Пока Тейлор стоял и смотрел на Козлова, навстречу ему вышел Мерри Мередит и направился к русскому офицеру.

Мерри был единственным, кто остался, единственным из тех, кому он верил и кого любил.

Тейлор взглянул на Такера Уильямса. Странно, как в армии складываются отношения. Тейлор никогда до конца не знал, следует ли ему считать Уильямса другом или просто знакомым.

В армии существует разная степень духовной близости между людьми. Тейлору всегда было хорошо работать с Уильямсом, он уважал его и с удовольствием распивал с ним несколько кружечек пива, когда они случайно встречались в каком-нибудь офицерском клубе, где разделение на группы было всегда очень заметным. Тем не менее какая-то неясная духовная пропасть всегда существовала между ними. Уильямс был прав, на Азорских островах Тейлор действительно смотрел мимо него и думал совсем о другом.

Только Мередит, Мартинес и Хейфец принадлежали к тому братству, случайно возникшему в тот ужасный год, когда они, благодаря передислокации войск, оказались вместе и обнаружили свое духовное родство. А теперь остался один только Мередит.

– Мне лучше находиться около этой чертовой линии командной связи, – сказал Тейлор. – Постучи по дереву, Такер.

– Хорошо.

Тейлор стал поворачиваться, и как раз в этот момент его как будто ударило громом – он вспомнил. Ему пришлось собрать последние остатки воли, чтобы продолжать действовать дальше, и он говорил себе, что это вызвано чрезмерной чувствительностью, появившейся вместе с усталостью и физическим истощением. Такое совпадение казалось абсолютно невозможным.

Он понял, кого ему напоминает молодой уорент-офицер, которого привел Уильямс. Это было сверхъестественно, как будто подтверждало правоту индусов относительно постоянных циклов, бесконечных и неизбежных переселений душ.

Райдер напоминал ему молодого уорент-офицера, который был у него вторым пилотом и стрелком в Заире, того сломавшегося мальчишку, просившего дать ему воды до тех пор, пока Тейлор не застрелил его.

Дейзи слушала. Ей казалось, что она сойдет с ума. Ей хотелось сказать, закричать им, что наступило время положить конец этому безумию, но она не могла найти ни возможности, ни храбрости сделать это. Мужчины в комнате опять и опять обсуждали все аргументы против дальнейших военных действий, и ее мнения никто не спрашивал. Все советники президента разделяли точку зрения Дейзи, что было бы безрассудно и бессмысленно разрешить Тейлору выполнить то, что он задумал.

Кроме того, советское командование не могло оказать никакой помощи. Когда Уотерс разговаривал с советским президентом, ему показалось, что тот чем-то озабочен и непонятно почему думает о вещах, не связанных с происходящим. С готовностью соглашаясь со всем, что предлагал Уотерс, советский президент, казалось, кроме всего прочего, хотел поскорее закончить разговор. Создавалось впечатление, что в Москве произошел раскол мнений. Комитет государственной безопасности открыто поддерживал мнение разведки армии США о необходимости нанесения удара по командной компьютерной системе японцев, в то время как Министерство обороны СССР, казалось, готово было выбросить белый флаг. Что-то очень тревожное происходило в Кремле, и Дейзи мучило, что она не может понять, что именно.

В любом случае налет на японский штаб был полной бессмыслицей. Это был акт отчаяния, придуманный человеком, не желающим смириться с реальностью. Они все придерживались единого мнения. Но ей казалось, что ни один из них не смог изложить все достаточно убедительно. Ей хотелось быть абсолютно уверенной, что президент понимает абсурдность планов Тейлора. Она начала доверять здравому смыслу президента. Но, учитывая всю имеющуюся информацию, она не могла понять, почему президент продолжает так долго обсуждать этот вопрос. Не было сомнения, что Уотерс должен был как можно быстрее вывести из боя американские войска и отправить домой.

Вернуть Тейлора домой. Вернуть живым.

Это был тот единственный случай, когда она по праву могла бы высказать свое мнение, но она молчала. Президент в третий раз требовательно спрашивал у Боукветта о демонстрациях в Баку, но Боукветт продолжал повторять, что Тейлор был простым старым солдатом, ничего не понимающим в реальностях международных отношений. Не было сомнения, что демонстрации в Баку были в поддержку японцев и против американцев. Другая точка зрения была лишена всякого смысла.

Но Дейзи думала иначе. Боукветт был по своей природе бюрократом, она же достигла своего высокого положения без какой-либо поддержки, только благодаря своему таланту аналитика. И когда она увидела первые изображения людей в центре Баку, а потом толпы, окружившие японский штаб, она мгновенно поняла, что у японцев неприятности. Тейлор же просто и коротко изложил ее точку зрения. Эти толпы людей были явно враждебно настроены.

Но ее больше не интересовала правда. Ее больше не волновали судьбы наций. Она осознала, что все это было чепухой, игрой для взрослых мальчиков, не имеющих мужества признать настоящие ценности жизни.

Если бы президент спросил, каково ее мнение, она бы встала и солгала.

Единственное, о чем она мечтала, – вернуть этого израненного, уставшего, испуганного человека, чье лицо на короткое время появилось на экране монитора.

– А что вы думаете относительно обвинения в служебном несоответствии? – спросил президент Уотерс. – Что вы знаете о подполковнике Рено? Следует ли мне доверять его обвинениям?

Председатель Комитета начальников штабов поднял руку со стола, как будто выпускал на свободу маленькую птичку.

– Я не знал подполковника Рено лично, господин президент. Но я знал его отца. Это очень хорошая семья. Все члены этой семьи служили в армии еще с тех времен, когда сам Христос был капралом. Если вы простите мне это сравнение, сэр.

– Господин президент, – вскочил Боукветт, – я могу это подтвердить. Я служил у генерала Рено, когда он еще руководил бывшей межведомственной группой. Его сын наверняка обладает всеми проверенными временем качествами офицера.