Внезапная смерть супруга не сломила Екатерину. Королева носила свое вдовство как знак отличия; как символ того, что она была женой и соправительницей Генриха II, несмотря на все обстоятельства, омрачающие ее брак. Их дети, Валуа-Медичи, стали своего рода миной замедленного действия — и для своей матери, и для Франции. Тридцатилетняя борьба, цель которой заключалась в сохранении французской короны для своих детей, стала религией и идеологией Екатерины. Слепая преданность сыновьям, и особенно, Генриху III, была ее роковой ошибкой, но она же и обострила главный дар Екатерины — фанатичную решимость, с которой она отстаивала права детей, обретенные с рождением. Неспособность признать слабости и ошибки сыновей до тех пор, пока не станет слишком поздно, не позволяла Екатерине осознать, что судьба играет против нее. Сильнейшее желание воздать должное Франциску I и Генриху II за оказанную ей честь — ведь они сделали ее, родившуюся в семье «торговцев Медичи», королевой Франции — двигало ею до последнего вздоха.

Когда люди рано уходят из жизни — а в XVI столетии это случалось сплошь и рядом, — в этом всегда есть трагический оттенок, но и тому, кто живет долго, выпадает на долю достаточно разочарований и бед. Из десяти детей, подаренных Екатериной Франции, ее пережил только один из сыновей, разбивший сердце матери, и единственная дочь, опозорившая себя. Но оптимизм и энергия Екатерины превозмогали самые темные стороны жизни, окружавшей ее. Королева обладала незаурядной отвагой, о ее коварстве и хитроумии слагали легенды. В отличие от своей современницы Елизаветы, Екатерина не была монархом в непосредственном смысле слова. Одаренная многими политическими талантами, она страдала отсутствием стратегического мышления и широты взглядов английской королевы, прирожденной государственной деятельницы. Женственность служила Елизавете серьезным оружием. Она могла быть хитроумной, но хитроумие являлось лишь частью ее обширного арсенала. В этом она превосходила Екатерину, к тому же не имела детей, которые могли бы спутать ее планы или подчинить рассудок материнским чувствам. Будучи дочерью Генриха VIII, Елизавета имела лишь одно дитя — Англию.

Екатерине же пришлось столкнуться с исключительными трудностями, коих королева из рода Тюдоров была лишена. Чего стоили хотя бы восемь религиозных войн, из года в год раздиравших Францию на части! Екатерина умерла, когда последняя из этих войн еще только разгоралась; однако именно эти непримиримые распри заставляли королеву-мать проявлять свои лучшие качества. Войны и потрясения, сотрясающие государство, не позволяли Екатерине наслаждаться роскошью спокойной, распланированной жизни. Единственная попытка привести в исполнение заранее разработанный план завершилась резней Варфоломеевской ночи. Лучшее, как могла поступать Екатерина — это решать каждую проблему по мере возникновения.

Нередко такие действия служили лишь временной мерой, необходимой для того, чтобы выиграть время, которое, как говаривала сама королева, было ее лучшим союзником.

Однако, 24 августа 1572 года, время для Екатерины и всех Валуа вышло. Кровавая бойня, разыгравшаяся в ту ночь, более, чем любая другая акция в жизни королевы из рода Медичи, навсегда очернила ее репутацию перед судом истории. То, что замышлялось как сравнительно безболезненная операция по удалению нарыва в сердце французской политики, обернулось грандиозным преступлением против огромного количества подданных — мужчин, женщин и детей, в основном, невинных. Но все-таки, Екатерину нам следовало бы судить, учитывая тогдашнюю обстановку, а не либеральные мерки двадцать первого столетия, когда права человека и религиозная терпимость, о коих в XVI веке и слыхом не слышали, являются краеугольными камнями современного общества. Хуже всего то, что Екатерина так и не сумела дать сколько-нибудь убедительного объяснения событиям Варфоломеевской ночи, или, хотя бы, обосновать ее политическую необходимость так, чтобы ее поняли бы в Европе. Умолчание дополнило преступление. Такая стратегия была нетипична для Екатерины, обычно умевшей дать убедительные объяснения всему.

Елизавета Английская, как утверждают, говорила: «Я бы предпочла не открывать окна в душах людских». Екатерина же вела себя так, будто, открыв эти окна, она не нашла бы там искренней веры и пламенных убеждений. Ее попытки примирить протестантов и католиков затруднялись недостатком воображения. В душе королевы не было места представлению о том, что люди действительно могут умереть за веру и религиозные убеждения. Поразительный прагматизм и скептицизм заставляли Екатерину принимать практические решения религиозных вопросов. Ею можно восхищаться за усилия по собранию коллоквиума в Пуасси, которые свидетельствуют о намного более просвещенном подходе к делам веры, чем сожжение инакомыслящих, однако эти усилия ни к чему не привели. Зато королева-мать прекрасно понимала, что религиозная борьба является удобной ареной для удовлетворения политических амбиций знатных домов Франции и могущественных подданных, коих Генрих II поднял столь высоко, что они стали угрожать гибелью его собственной династии.

Екатерина вряд ли считала себя последовательницей Реформации, но она несомненно была дочерью эпохи Ренессанса. Ее любовь к архитектурному строительству, видимо, вдохновленная захватывающими дух замками Франциска I, часто оставалась нереализованной из-за нехватки денег в разоренном бесконечными гражданскими войнами государстве. Колонна Гороскопа, стоявшая некогда в центре «Отеля Королевы», — почти все, что осталось от ее честолюбивых и оригинальных проектов, как пронзительное напоминание о непрочности власти. Незаурядный художественный талант королевы Медичи оказался, по сути, эфемерным. Устраиваемые ею сказочные, небывалые по роскоши празднества были настоящими произведениями искусства. Великие художники, скульпторы, поэты и писатели играли основную роль в создании потрясающих спектаклей. В них она объединяла танец, пение, драматическое искусство и множество сложных и великолепных декораций. Эти представления были сама оригинальность, на них не жалели денег. Они блистали один-единственный раз, а потом декорации убирались с глаз подальше и навсегда. Организуя свои официальные визиты с семьей в важнейшие города Франции, Екатерина действовала как умелый импресарио, проявляла недюжинный режиссерский талант. Поставленные ею цели выполнялись: Екатерина создавала впечатление блеска и славы монархии как для своего народа, так и для иностранных гостей. Она разделяла основной этический принцип Ренессанса — как бы плохи ни были дела на самом деле, но захватывающее дух действо должно свершаться. Она усовершенствовала этот принцип, возведя его в абсолют, и сама стала его воплощением.

Личность Екатерины представляла собой смесь разительных противоречий: она сражалась за детей, но не умела сблизиться с ними; она не проникалась сутью религиозного чувства, хотя всю жизнь строго и жестко придерживалась норм римско-католической церкви, удивляясь, когда кто-то ставил их под сомнение; она была прагматична, но подвержена суеверным страхам; величественна, но доступна, и никогда не спускалась с того высокого пьедестала, куда привела ее корона.

Екатерина привлекала к работе блестящих, храбрых людей, вызывая в них несокрушимую преданность. Настоящая транжира, она часто горевала о состоянии казны, ибо ее щедрость вошла в легенды. Она могла быть женственной и странным образом привлекательной, хотя неутомимо работала, ездила верхом, охотилась и смотрела в лицо опасностям получше иного мужчины. В век мужского доминирования она не требовала себе форы, принадлежа к слабому полу. Перефразируя высказывание, относящееся к ее сопернице из рода Тюдоров, можно сказать, что Екатерина обладала «сердцем и желудком короля». Она не отступала ни перед принятием трудных решений, ни перед их воплощением в жизнь.